» ИЗБА-ЧИТАЛЬНЯ » 11.МВГ [6] |
В сборник рассказов-воспоминаний В.Г.Мельчакова вошли произведения, написанные автором в период 1973-2001 годы. Все они связаны с событиями Великой Отечественной войны, в большинстве своём происходящими в далёких от фронта Верещагино, Перми и Свердловске /Екатеринбурге/. Герои большинства рассказов - наши земляки, участники Великой Отечественной войны, многие из которых погибли в её сражениях, а также "подростки войны", то есть ровесники автора, принявшие патриотическую эстафету из рук фронтовиков-победителей. Это и определило общее название представляемого сборника. (издание ООО "Печатник" 2001г.) СОДЕРЖАНИЕ Об авторе ...1с Предисловие ...4с Мальчишки ...7с Детство, опаленное войной ...10с "Огонёк"...16 ТРИ СУДЬБЫ: " -Бог войны "... 24с -Родник... 29с -Петька Макаровнин... 34с Свет доброты ...40с "Взвейтесь, соколы, орлами!" ...48с Первый День Победы ...62с Старинный романс ...70с Про того парня ...81с ЧИТАЯ КНИГУ ПАМЯТИ: -Это было северо-западнее Москвы ...89с -В один день вместе погибшие ...97 -"Похоронен в Баренцевом море" ...103с Послесловие...107с _____________________________ ОБ АВТОРЕ Валентин Григорьевич Мельчаков - из тех людей, которые в течение долгих лет не изменяют своим прежним убеждениям и привязанностям.
"Молодость - это мечта, Поезд старательно торопился на запад со стороны Свердловска. За окнами нашего вагона пролетала сплошная желто-зелёная лента аккуратно выровненных лесонасаждений, защищающих железнодорожное полотно. Временами в этой стене сумашедшим огнём вспыхивал сентябрьский осиновый багрянец. Знакомые и до покалывания в сердце родные просторы Прикамья. В сентябре пологие лесистые склоны наших увалов особенно красивы. Издали они очень похожи на приподнятый за один край цветастый ковер, автор которого разноцветными мазками сумел искусно передать ошеломляющее богатство красок золотой осени. Выхожу в корридор, чтобы получше рассмотреть приближающуюся Пермь. У окна, понурив стриженную голову, в одиночестве стоял паренёк лет десяти, в новенькой, но изрядно помятой форме. Что-то забавное и располагающее показалось мне в его конопатой детской физиономии. Однако пока я подыскивал начало подобающего с ним разговора, к нам подошла пожилая проводница. -Ну, Андрейка, скоро будешь дома, - сказала она, как-то необычно уважительно посмотрев на моего соседа. Паренёк промолчал, только кивнул головой и, шмыгнув носом взглянул в окно. -В Чили, из дому удрал! Вот ведь придумал! - шепнула мне проводница, молодо поведя на него глазами. Из служебного купе в корридор выглянула голова милиционера, сопровождающего юного беглеца. Тут уж пришла моя очередь-уважительно посмотреть на этого Андрейку. Весь мой настрой на иронически-покровительственный разговор с ним, как рукой, сняло. И сразу же нахлынула тёплая волна воспоминаний. -Видимо, мальчишки всегда будут мальчишками, -думал я.- И всё у них повторяется из поколения в поколение. Всё те же порыв, романтика и стремление быть рядом с опасностью, как и у моих сверстников, мальчишек военныз лет. Волнуясь, я невольно положил руку на его худенькое плечо. Очень хотелось привлечь его к себе, когда он как-то доверчиво снизу вверх, посмотрел на меня и мою морскую фуражку. Но я сдержался. Так и стояли мы рядом, как мальчишки-ровесники 30-х и 70-х годов. А в памяти, словно путевые столбики, возникали и исчезали образы, события, воспоминания. Прогрохотав рядом встречный эшелон с армейскими автомашинами на платформах и загорелыми солдатами, стоящими у распахнутых дверей теплушек. Сразу же вспомнилось тревожное лето 1941 года и такие же составы. Только тогда они были затейливо замаскированы зеленьюсрубленных березок и все торопливо мчались в одном направлении - на запад. ...НАЧАЛО июля сорок первого года. Мы, месяц назад уехавшие в пионерский лагерь, возвращались домой уже в войну и этой же дорогой. Наш пригородный поезд надолго застрял на одной из станций. Мимо, обгоняя нас, грохотали эшелоны с танками, людьми, автомашинами. Но вот один из составов, заскрипев тормозами, остановился рядом. На его платформах - повозки, походные кухни, часовые. В распахнутые двери теплушек видны головы лошадей. Мы с приятелем Витей Шиловым, парнишкой не по годам маленького роста, подошли к одному из вагонов, где, свесив ноги вниз, сидели красноармейцы. Поздоровавшись, иы ни о чём их не спрашивали. И так всё было понятно. Они, кивнув головами, также молча смотрели на нас. Потом пожилой худощавый боец в обмотках, потянувшись назад, достал свой вещмешок. Он торопливо развязал его, достал кусок домашней колбасы и протянул его смущённому Вите. -Бери, сынок, - сказал он. И, уже обращаясь не столько к Вите, сколько к сидящим рядом товарищам, задумчиво добавил, - У меня такой же, младший, дома остался. Тут загудел их паровоз, лязгнули сцепления, передавая свою звуковую эстафету вдаль, к хвосту состава. Ускоряя шаг, мы пошли рядом с вагоном. -До свидания, пацаны! - сказал нам худощавый боец. -Дадим Гитлеру по шее-вернёмся! Добавил его сосед. Мы с Витей уже бежали и махали им на прощание. А потом, когда оба мы начали безнадёжно отставать, наши знакомые сорвали со своих стриженных голов пилотки и помахали на в ответ. Раскручивающиеся колеса пролетавших мимо вагонов как бы несли на себе обрывки песен, которые тоже торопились на запад. ...А потом потянулись долгие годы ожидания старших, ушедших и уходящих на фронт. В то лето 41-ого года досрочно и навсегда закончилось наше безмятежное детство. Безжалостный огонь войны и на болшом расстоянии от фронта изуродовал и опалил его. Вместе со всей страной мы переживали лишения и горечь утрат. Вместе со всем народом мы, как могли, приближали столь далёкую тогда Победу. Однако уже с осени первого года войны местные мальчишки вовсю осаживали Верещагинский военкомат своими просьбами об отправке их в Действующую армию. Не давали они прохода и командирам частей, формировавшихся в нашем районе. Немало таких отчаянных голов группами и в одиночку, самостоятельно и тайком отправлялось на запад, чтобы "явочным порядком" добиться своего права воевать с врагом. Некоторые из них, к общей зависти сверстников, действительно, добивались своего, другим же приходилось возвращаться домой, чтобы потом, передохнув, вновь повторять свои попытки. Среди нынешних седовласых верещагинцев таких можно назвать немало... -Так зачем в Чили, друг? - спросил я Андрейку. -Там - хунта, - ответил он, строго взглянув на меня и удивляясь моей непонятливости... Это было в сентябре 1973 года.
"Мы жили трудно, как в правдивой сказке,
Нам, право, было некогда скучать." /Б. Худайбердыев "От имени сверстников"/ ПРИЗНАЮСЬ, что это сравнение пришло мне в голову ещё давней осенью 42-го года. Мы, семиклассники, согревались и сушились тогда у коста после нескольких часов непрерываной работы на колхозном картофельном поле. В перелеске, на большой уютной поляне, среди молодых берёзок и осинок не было недостатка в топливе. Мы, не жалея, подбрасывали в огонь кем-то обрубленные ветки этих деревьев с остатками их засохшей листвы. Пламя костра мгновенно и бурно реагировало на это, вихрь искр и горящих листьев поднимался вверх огненным столбом. Освободившись от листвы берёзовые ветки оставались в костре, как бы ожидая момента своего воспламенения. Их белоснежная кора предварительно темнела и обугливалась. Вытащишь такую ветку из костра - она погаснет, навсегда оставаясь обгорелой и опаленной, словно запомнившей ужас, пережитый ею от близости пламени костра. Лишь малая часть сохранившей белизну одежды напоминает о недавней природной красоте такой веточки, которая когда-то украшала берёзку. Так было, пожалуй, и с детством нашего поколения, опалённом пламенем той небывало страшной войны. Это пламя оставляло свою зловещую отметину не только вблизи фронта. За немалые сотни верст оно "доставало" наших сверстников похоронками или непонятными казёнными извещениями "пропал безвести" на их отцов и старших братьев. Такое неизбежно отзывалось и в нашей школьной жизни. Кат-то уж повелось с сентябрьских дней первого года войны, что мальчишка или девчонка, чью семью посетила такая беда, приходил в класс и прятал здесь своё зарёванное лицо, ложась грудью на парту. Так и сидел но, никому не показывая своих слез, ни на уроке, ни на перемене. Всем было понятно без слов: у него горе. Учителя, щадя такого человека, не называли его фамилию, т.е. "не спрашивали" его. Одноклассники тоже оставляли в покое и на уроках, и в перерывах. Вокруг лежавшего на парте сохранялась по возможности печальная, тревожная и сочувственная обстановка, чем и выражалось ему наше общее человеческое соболезнование. При этом не делалось никаких различий между горем местных или эвакуированных ребят. (Последних было почти полкласса). Беда была одинакова, и её, как могли, делили на всех поровну. Так продолжалось, как правило, полдня, до большой перемены, которая в школьной жизни военной поры имела особо важное значение. Она была временем нашего долгожданного, заслуженного, законного Обеда! (Да не побоюсь написать его с большой буквы). ...ПОМНИТСЯ, что весной 1982 года, уже в возрасте 54-х лет, и став корреспондентом местной гозеты. я вновь переступил порог своей родной школы, с которой расстался 38 лет назад. Это были неповторимые, трудно передаваемые минуты, когда воспоминания теплой волной прямо-таки обрушились на меня. А среди них - светлая, благодарная память о тех бесценных пятидесяти школьных граммах черного хлеба, привилегию получать которые имели мы, мальчишки и девченки военных лет, сверх нормы своей детской или иждивенческой карточки. Вместе со своей бывшей одноклассницей - а тогда: хозяйкой восьмилетней школы "124 Т.М.Швабауэр - мы в задумчивости постояли у того заветного уголка с "амбразурой" в коридор, где когда-то священнодействовали наши заботливые и строгие технички. Это здесь они по-матерински точно делили буханки чёрного хлеба на миниатюрные четвертушки ломтя, аккуратно укладывая их на фанерные лотки, которые вместе с кружками горяего морковного чая несли к дверям каждого класса, подав звонок на большую перемену. Этот кусочек хлеба творил чудо в наших детских душах. Каждого из нас, школьников, он делал счастливым, добрым и благодарным человеком. Возвращаясь к началу рассказа, отмечу, что, входя в класс, наши бабули-технички мгновенно и чутко оценивали обстановку. Если здесь кто-то "лежал", то они подходили сначала к нему и ставили здесь кружку с чаем, накрыв её заветной частичкой горбушки. Как правило, они по-матерински трогали его вхры или плечо, говорили что-то успокаительное. Это оказывало на "лежавшего" самое благотворное действие. Зарёванное лицо снова старалось смотреть на мир, видеть одноклассников, вновь становилось способным воспринимать окружающую обстановку. С тех пор минуло много лет. Давно нет в живых наших заботливых и вездесущих бабуль-техничек. Да и сами мы, школьники времён войны, уже многократно названы дедушками и бабушками (а многие и с добавлением приставки "пра"!) Однако благодарная память о тем бесценном кусочке хлеба, который, несмотря на неимоверные трудности, сражающаяся Родина выкраивала тогда для нас, школьников, - всегда будет свята и незабываема. Спросите об этом у моих сверстников, и все они скажут вам тоже самое... ...Война неумолимо напоминала нам о себе постоянным неотступным ощущением недоедания, т.е. чувства голода.Конечно это выматывало, отбирало сили, здоровье, замедляло рост и развитие детского организма. Голод - спутник любой войны. С сентября 41-го года, когда у нас были введены хлебные и продуктовые карточки, кусочек хлеба приобрел самую дорогую цену. Нет необходимости говорить о том, что карточная система предусматривала строжайший учет и суровый многоступенчатый контроль за расходованием всех продовольственных ресурсов страны в военную порую. Помнится, что по детским катрочкам полагалось 400 граммов хлеба в день. По иждивенческим (т.е. для неработающих и при возрасте 14 лет) норма была такой же. Служащие (т.е. люди умственного труда) получали по 500 или 600 граммов, в зависимости от вида произодства, на котором они работали. Норма для рабочих была самой большой. Она составляла 800 граммов хлеба в день и была мечтой многих, испытывавших постоянное чувство голода при меньшем хлебном пайке. Зачастую ребята бросали школу только из-за того, чтобы, поступив на производство, получать рабочую карточку. Считалось, что на 800 граммов хлеба прожить уже можно, только добавляя к ним дармовой и ненормированный кипяток. Весьма знаменательно, что нормы снабжения населения хлебом по карточкам у нас не уменьшались в течение всей войны. Они были неизменны даже в самые критические моменты её тяжелейшего начального периода. Настоящее чувство опастности вызывало категорическое предупреждение, обозначенное на каждой карточке: "При утере не возобновляется!". Это означало, что человек или семья, потерявшие свои карточки, оставались наедине с голодом до конца месяца (впоследствии-декады). Такой беды не пожелаешь и своему лютому врагу. Однако и в этих условиях люди старались бескорыстно помогать друг другу, находили способы выживания, продолжая работать или учиться во имя Победы. Бережное, уважительное отношение к кусочку хлеба - качество моих сверстников, приобретённое в годы войны. Едва ли кто из нас, переживших её, отправит сейчас хлеб в мусорный контейнер. Мало кто из нас "просто так" смахнет на пол крошки хлеба, а не уважительно соберет их сначала в свою ладонь для сохранности. Голод войны забыть трудно... ...Война напоминала нам о себе постоянно и везде. Ей была подчинена наша учеба и вся школьная жизнь. Классы стали именоваться взводами в соответствии с введением всеобуча. Занятиям каждой смены предшествовала военизированная "линейка", т.е. повзводное общее построение, доклады о наличии старшему военруку, который репортовал об этом директору школы. Каждый урок начинался встречей учителя по команде "Встать! Смирно!" с последующим ему докладом назначенного командира взвода. Уроки военного дела проводились в особенно строгом армейском порядке. В школьном курсе немецкого языка предусматривалось умение допросить военнопленных из различных рядов германской армии.... Ну, а сами занятия, начинавшиеся лишь после участия в уборке колхозных поле картофеля и льна и окончания её, внезапно и часто прерывались в ходе учебы массовой отправкой школьников на различные и срочные задания. Это были работы на железной дороге (разгрузка вагонов с дровами, платформ и хопперов с углем или щебёнкой, борьба со снежными заносами на станции, разъездах и перегонах, а также на складах "Заготзерно" - перелопачивание влажного, преющего зерна и т.д. Двухэтажное здание нашей школы имело печное отопление, и мы всегда сами пилили и кололи дрова по выходным дня, а иногда и заготавливали их в летние каникулы под руководством нашего вездесущих и опытных техничек. Война сурово напоминала нам о себе и на щкольных линейках. Здесь постепенно и постоянно редел строй наших парней старшеклассников. Начиная с сентября, в восьмые- десятые классы их приходило все меньше и меньше. Восьмиклассники становились рабочими, кормильцами своих семей. Ребята постарше призывались в армию, поступали в военные училища и т.д. Вот и получалось, что в старших классах оставались одни девочки, да и те норовили уйти на работу или какие-нибудь военные курсы. Я хорошо понимаю тех парней, которые шагнули у нас из школьного строя - в армейский. Теперь фамилии некоторых из них на мемориальной доске у входа в новое здание школы. Среди них - Володя Печуркин. Геннадий и Анатолий Стаценко, Петр Худорожков и другие наши старшие товарищи, не вернувшиеся домой с фронтовых дорог. Это были хорошие, всегда великодушные и доброжелательные к нам парни. Вечная и добрая им память! Мне всегда кажется, что они были лучше нас... Поклонимся всем тем, кто не дошёл до Победы, но жизнью своей приблизил её. Их имена не вправе забывать ни мы, очевидцы войны, ни последующие поколения спасённой ими России. Ненасытный аппетит войны ощущался и в нескончаемом потоке эшелонов с техникой и войсками, которые торопливо мчались на запад, к линии фронта. С переходного моста, по пути в школу, на станционных путях мы видели обычно несколько таких эшелонов. Однако долго они не задерживались. Самоотверженная работа всех служб наших железнодорожников и при одноколейной магистрали делала чудеса невозможного. На Главном её ходу люди считали себя стоящими на линии фронта в течение всей войны. Поклонимся великим тем годам всенародного и беспримерного мужества, стойкости и героизма, которые привели нас к Победе над ненавистным врагом. ...Более медленно шёл поток эшелонов эвакуированного с запада населения. Очень часто эти вагоны свидетельствовали о зверских налетах фашистских воздушных пиратов. Множество осколочных и пулевых пробоин в обгорелых стенах и крышах вагонов с людьми были тогда обычным делом. Невозможно до сих пор забыть дистрофичесие лица спасённых от блокады ленинградцев, эшелоны которых следовали через нашу станцию. После встреч с ними злость и ненависть к врагу многократно возрастала не только в сознании взрослых. Минувшая война не могла пройти и не прошла бесследно в жизни её очевидцев. И нет, пожалуй, более убеждённых сторонников мира, чем мои ровесники, люди из поколения подростков войны. Однако, опалив наши судьбы многими бедами, война невольно закалила наши характеры. Поэтому можно с уверенностью сказать, что на смену поколения фронтовиков пришло поколение душевно мужественных людей. Вот только в полном ли объёме передаём мы эту эстафету мужества за нами ушедшими? В доброй ли связке с нашим всепобеждающим патриотизмом это мужество приходит в их сознание?.. И если мы сможем сейчас быть за них спокойными, то, значит, на земле жили - прожили мы не зря. 2001 год.
Читать далее >>> | |
Категория: 11.МВГ [6] | Добавил: foma33 (16.03.2012) | |
Просмотров: 3016
| Теги: |
Всего комментариев: 0 | |
| гр." СТРАННИКИ" |