F33 - 09.

Пушкин – семьянин.

Всегда непросто решиться на попытку вникнуть в семейную жизнь другого человека. Как-то со стороны оценивать и комментировать семейную обстановку, взаимоотношения супругов, искать первопричину или виновника в случае несложившейся или несчастливой семьи. Однако Пушкин для многих из нас и сейчас, через 200 лет, не какой-то «другой», не посторонний человек, он, как говорила поэтесса М.И.Цветаева (1892-1941) - «наш Пушкин». Только на этой основе, «общности» можно решиться на такое непростое и весьма щепетильное дело как, «вмешательство» в личную жизнь любимого нами поэта; и опять же, конечно, с помощью сопоставления различных мнений его современников.

Подозреваю также, что попытка может некоторым показаться бестактностью по отношению к памяти великого поэта. Однако мне представляется и другое: нельзя до конца понять нравственный облик Пушкина без рассмотрения его личной жизни в этот трудный наиболее сложный и трагически закончившийся для него период. Нельзя до конца понять личностную сущность человека, не подвергая анализу его характер, нравственность и поступки, не подвергая анализу его характер, нравственность и поступки в период, когда он готовится стать, а затем и становится мужем и отцом семейства.
Думается также, что в испытании нравствен¬ных качеств любого человека, период его семейной жизни сходен с восхождением на вершину максимальной для него высоты и сложности. То есть каждый из нас может быть оценен по тому, какой высоты семейной жизни он смог достичь. И покоренная человеком семейная высота во многом пропорциональна уровню его нравственных качеств. Поэтому, зная в основном характер нравственного облика Пушкина, попытаемся оценить "взятую" им семейную вершину по ее высоте и сложности. Попытаемся и в этом отношении оценить справедливость слов, сказанных нашему Пушкину известным писателем-декабристом и уникальным бессребреником Ф.Н. Глинкой:
«Многие любят Ваш талант, я любил и люблю в Вас - всего Вас».

***
НЕЛЬЗЯ не вспомнить, что, подходя к порогу своей семейной жизни, Пушкин весьма критически оценивал свои нравственные качества и опасался за судьбу другого человека, который будет в этой жизни его спутником. Пусть это относилось еще к Софье Федоровне Пушкиной, которой поэт был увлечён в сентябре 1826 года, но в письме к своему приятелю В.П.Зубкову (1799-1862) он писал:

«Мне 27 лет, дорогой друг. Пора жить, т.е. пора познать счастье. Жизнь моя, досель такая кочующая, такая бурная, характер мой - неровный, ревнивый, подозрительный, резкий и слабый одновременно - вот что иногда наводит на меня тягостные раздумья. Следует ли мне связывать с судьбой столь печальной, с таким несчастным характером судьбу существа столь нежного, столь прекрасного?»

Как мы видим, Пушкин был абсолютно искренен в этой самооценке. Здесь нет как ни тени позы, самолюбования, кокетства, так нет и никакого самобичевания. Здесь психологическая трезвость и прямота умудренного опытом жизни человека. И, несмотря на то, что это было сказано еще в 1826 году и по отношению к С.Ф.Пушкиной, поэт не в меньшей степени мог оценить свои недостатки и в 1830 году, перед сватовством к Наталье Николаевне Гончаровой.

Шесть последних лет своей непродолжительной жизни Пушкин был в дальнейшем мужем этой женщины и отцом почти ежегодно растущего семейства, т.е. семейным человеком.
А счастлива ли была его семья как супружеская пара? Счастлива ли была в замужестве с ним жена, Наталья Николаевна? Счастлив ли был сам Пушкин в созданной им семье? Поставив перед собой такие вопросы, углубимся в мемуары современников. В случае же отрицательных ответов попытаемся объяснить их причины и виновников.

Н.Н. Пушкина.
Художник А.П.Брюллов 1831 г., Акварель

Едва ли можно ставить подобный вопрос и по отношению к детям в семье Пушкиных, т.к. к моменту трагической гибели их отца они были еще слишком малы, и самой старшей из них, Марии, не было и пяти лет от роду. Можно лишь утверждать, что они были достаточно окружены заботой и вниманием родителей и в своем возрасте особых лишений не испытывали.
Приступая к рассмотрению непростой по своей щепетильности темы «Пушкин - семьянин», конечно, нельзя не учитывать времени и обстановки событий, в которые нам предстоит вникнуть, а также классовую, сословную, светскую мораль «действующих лиц». Ведь годы, которые отделяют нас от пушкинской эпохи, изменили многие моральные понятия, в том числе и общественной, и семейной нравственности. Изменения эти, несомненно, продолжаются и в наши дни. Однако начнем свой рассказ с событий, которые предшествовали созданию Пушкиным своей семьи, т.е. с ее истории.

***

СОВРЕМЕННИКИ поэта утверждают, что Пушкин всегда был проникнут глубоким уважением к семейной жизни и браку. «Зависимость жизни семейственной, писал он, делает человека более нравственным». Многочисленные увлечения пылкой его натуры еще и в молодости никогда не затемняли в нём семейного идеала. « Храните верные сердца для нег законных и стыдливых»,- говорил он в «Подражаниях Корану» (1824 г.), и страстное желание собственного семейного счастья звучит во всей переписке Пушкина со второй половины 1920-х годов.

Получив относительную свободу после своей Михайловской ссылки, окруженный общим вниманием и ухаживанием в Москве и Петербурге, поэт «не разменивается на мелкую монету», не находит самоудовлетворения в мимолётных и ни к чему не обязывающих успехах у женщин. Его «так и клонит к браку». В эти годы близилось его 30-летие.

С первых же дней после царского «прощения» и возвращения в Москву Пушкин упорно думает о необходимости перемены в своей судьбе, т.е. о женитьбе, о собственном Доме, обозначая его с большой буквы. В течение 1827-1828 годов одно за другим следуют его традиционные увлечения, но на сей раз и попытки сватовства к их « предметам». Об одном он писал в конце 1826 года:

Каков я прежде был, таков и ныне я:
Беспечный, влюбчивый, Вы знаете, друзья,
Могу ль на красоту взирать без умиленья,
Без робкой нежности и тайного волненья.
Уж мало ли любовь играла в жизни мной?
Уж мало ль бился я, как ястреб молодой,
В обманчивый сетях, распахнутых Кипридой ,
А не исправленный стократною обидой,
Я новым идолом несу мои мольбы...

Однако ему одна за другой в Петербурге отказывают его дальняя родственница Софья Федоровна Пушкина (1806-1862) и дочь президента Академии художеств Анна Алексеевна Оленина (1808-1888), а в Москве - Екатерина Николаевна Ушакова (1809-1872). Он увлекается московской красавицей Александрой Александровной Римской-Корсаковой (1803-1860) и петербургской «львицей» Аграфеной Федоровной Закревской (1799-1879). Под Новый, 1829 год Пушкин встречает на московском балу 16-летнюю Наталью Гончарову.

По шутливому признанию самого Пушкина (в письме конца апреля 1830 года княгине В.Ф.Вяземской (1790-1866), Наталья Гончарова была его «сто тринадцатой любовью». Однако в действительности, все прежние были лишь временными и преходящими увлечениями поэта в его юности и молодости. Всеобъемлющее чувство любви к юной московской красавице пришло к Пушкину вместе с наступлением зрелости и жаждой личного семейного счастья, стремлением быть любимым бескорыстно, искренне и постоянно.

Приведем некоторые сведения о девушке, которой было суждено стать невестой и женой Пушкина, а также о ее жизни до замужества. Наталья Николаевна Гончарова происходила из состоятельной, но обедневшей московской дворянской семьи, имевшей главные свои поместья в Ярополоце и Полотняном Заводе под Калугой. У родителей невесты - Николая Афанасьевича (1788-1861) и Натальи Ивановны (1785-1848) Гончаровых - она была третьей дочерью. Кроме старших сестер - Екатерины (1809-1843) и Александры (1811-1891), в ее семье было трое братьев: Дмитрий (1808-1859), Иван (1810-1891) и Сергей (1815-1861). Значит, она была пятой из шестерых детей родителей.

Избранница поэта родилась 27 августа 1812 года и была моложе его на 13 лет. До 6-летнего возраста она беззаботно росла и воспитывалась в Полотняном Заводе - имении горячо любившего ее деде (по отцу) Афанасия Николаевича Гончарова (1760-1832), а затем была возвращена родителями в Москву. В 1823 году в ее семье случилось несчастье: отец заболел неизлечимой душевной болезнью. Мать, и до того не отличавшаяся ровным характером и добрым нравом, после этого стала истеричной и, порой, жестокой к своим детям. Все они, в особенности дочери, боялись ее и не решались вымолвить лишнего слова в ее присутствии. Возможно это и привело к некоторой замкнутости характера будущей невесты Пушкина и ее неумению мгновенно включаться в светскую беседу. В дальнейшем А.П.Арапова (Ланская, ум. 1919 г.), дочь Натальи Николаевны от второго брака, так вспоминала о своей бабушке со слов матери:

«...Религиозность Натальи Ивановны принимала с годами суровый, фанатичный характер, а нрав словно ожесточился, и строгость относительно детей, а дочерей в особенности, принимала раздражительный, придирчивый оттенок. Всё свободное время проводила она на своей половине, окруженная монахинями и странницами, которые свои душеспасительные рассказы и благочестивые размышления пересыпали сплетнями и наговорами на неповинных детей или несумевших им угодить слуг и тем вызывали грозную расправу... В самом строгом монастыре молодых послушниц не держали в таком слепом повиновении, как сестер Гончаровых. Если, случалось, какую-либо из них призывали к Наталье Ивановне не в урочное время, то пусть даже и не чувствовала она никакой вины за собой, - сердце замирало в тревожном опасении, и прежде чем переступить заветный порог, - рука творила крестное знамение, и язык шептал псалом, поминавший царя Давида и всю кротость его».

П.И.Бартенев, со слов княгини Е.А.Долгоруковой (1811-1872), пишет: «Наталья Ивановна была довольно умна и несколько начитана, но имела дурные, грубые манеры и какую-то пошлость в правилах. В Яропольце было около двух тысяч душ, но, несмотря на это, у нее никогда не было денег, и дела - в вечном беспорядке. В Москве она жила почти бедно, и, когда Пушкин приходил к ней в дом женихом, она всегда старалась выпроводить его до обеда или до завтрака. Дочерей бивала по щекам. На балы они иногда приезжали в разорванных башмаках и старых перчатках. Долгорукова помнит, как на одном балу Наталью Николаевну уводили в другую комнату. И она давала ей свои новые башмаки, потому что ей приходилось танцевать с Пушкиным».

Об этом же вспоминал и племянник поэта Лев Николаевич Павлищев (1834-1915): «По рассказу Ольги Сергеевны (сестры Пушкина) родители невесты дали всем своим детям прекрасное домашнее образование, а главное, воспитывали их в страхе божьем, причем держали трех дочерей непомерно строго, руководствуясь относительно их правилом: « в ваши лета не сметь суждения иметь». Наталья Ивановна наблюдала тщательно, чтобы дочери никогда не давали и не возвышали голоса, не пускались с посетителями ни в какие серьезные сужде¬ния, а когда заговорят старшие, - молчали бы и слушали, считая высказываемые этими старшими мнения непреложными истинами. Девицы Гончаровы должны были вставать едва ли не с восходом солнца, ложиться спать, даже если у родителей случались гости не позже десяти часов вечера, являться каждое воскресенье непременно к обедне, а накануне праздников слушать всенощную, если не в церкви, то в устроенной Натальей Ивановной у себя особой молельне, куда приглашался отправлять богослужение священник местного прихода. Чтение книг с мало-мальским романтическим пошибом исключалось из воспитательной программы, а потому и удивляться нечего, что большая часть произведений Пушкина, сделавшихся в то время достоянием всей России, оставалась для его суженой неизвестными».

Однако разговоры о том, что Натали до свадьбы не слыхала о стихах Пушкина и вообще ничего не знала, кроме фигур в танцах и французского языка, явно безосновательны. В московском доме родителей на Большой Никитской дети изучали российскую и всемирную историю, русскую словесность, геогра-фию, немецкий и английский языки. Даже стихи друг другу в альбомы писали, что было тогда весьма модным занятием. Несомненно, что, изучая русскую словесность, они знакомились и с произведениями первого поэта России. Кстати сказать, биографы Пушкина неодно-кратно убеждались в том, что определённые факты в воспоминаниях племянника поэта (со стороны сестры) Л.Н.Павлищева подавались субъективно и в искаженном виде.

Итак, Пушкин впервые увидел свою будущую жену в Москве, на балу у танцмейстера Иоделя, в доме на Тверском бульваре под Новый, 1829 год. Ей шел тогда семнадцатый год. В белом воздушном платье, с золо¬тым обручем на голове, она в первый же вечер их знакомства поразила поэта царственной, гармонической, одухотворенной красотой, прекраснее которой для него ничего не было. Он потерял покой, «голова пошла кругом», как он сам признавался друзьям. Пушкин мгновенно пленился внешней красотой и миловидностью, обликом свежести, юности и невинности девушки, которые бросились ему в глаза при первой встрече с нею. По его словам, он всерьез начал помышлять о женитьбе, желая покончить свою жизнь молодого человека и выйти из того положения, при котором какой-нибудь юноша мог трепать его по плечу на бале и звать в неприличное общество. Ему шел тогда 30-ый год.

Это был уже возраст, когда в бурной жизни перед ним прошла уже немало женщин, владевших его чувствами и вниманием. Одними из них он увлекался, с другими - дружил, откровенничал, делился своими горестями и заботами, восхищался талантом и красотой - третьих. Но те увлечения, те порывы страстей, что волновали поэта в молодости, не стали такой глубокой и проникновенной любовью, которой на склоне его короткой жизни успела одарить судьба.
Известно, что классическая красота юной Натальи Гончаровой вскоре вдохновила на замечательное стихотворение «Мадона», где Пушкин говорит о ней, как о божестве, достойном поклонения:

Не множеством картин старинных мастеров
Украсить я всегда желал свою обитель,
Чтоб суеверно им дивился посетитель,
Внимая важному сужденью знатоков.

В простом углу моём, средь медленных трудов,
Одной картины я желал быть вечно зритель,
Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,

Пречистая и наш божественный спаситель-
Она с величием, он с разумом в очах-
Взирали, кроткие, во славе и в лучах,
Одни, без ангелов, под пальмою Сиона

Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадона,
Чистейший прелести чистейший образец.

Так он писал о своей невесте 8 июля 1830 года, за семь месяцев до свадьбы.
Однако, возвращаясь назад, скажем, что Пушкин не сразу отважился появиться в доме Гончаровых. «Первый раз в жизни я был робок», - признавался он. В гостиную Гончаровых его ввел старый знакомый этой семьи граф Федор Иванович Толстой («Американец» (1782-1846), давно ожидаемый поединок с которым у поэта так и не состоялся, и они примирились. Вскоре, в конце апреля 1829 года, бывший противник поэта стал и его сватом. Однако нетерпеливого Пушкина ждало разочарование: ему не отказали, но и согласия не дали. Мать девушки, Н.И.Гончарова была наслышана о его «политической неблагонадежности» и, вдобавок, опасалась, что жених потребует за невестой приданого, которого у нее не было. Кроме того, две другие дочери были старше Натальи, и их судьба беспокоила Гончарову больше, чем судьба младшей. Вдобавок, материальная неустроенность, сложные взаимоотношения с правительством, а также слова поэта, такая зыбкая и, в глазах света, чуть ли не скандальная - делали Пушкина «непрестижным » женихом и для семьи Гончаровых. Однако и на полный отказ Н.И.Гончарова, при трех дочерях-невестах, не решилась, опасаясь потерять возможного жениха, хотя он и не был ей симпатичен.
Раздосадованный таким решение, поэт самовольно, без ведома царя, в начале мая 1829 года уезжает из Москвы на Кавказ, а затем и в действующую там армию генерала Паскевича. Путешествие в Арзрум летом того года стало для Пушкина своеобразным временем подведения итогов своей прежней жизни. Оно явилось последней главой пушкинской молодости.

В конце августа он возвратился в Москву, однако после кавказского путешествия поэта Наталья Ивановна Гончарова приняла его холодно, да и Натали явной радости при встрече не проявила. Пушкин уезжает в Тверскую губернию, а затем - в Петербург. Он по-прежнему увлечён предметом своей страсти и не теряет надежды на успех.
Характерно, что при этом Пушкин совсем не старался поближе узнать девушку, которую наметил себе в жены, и не хотел предоставить ей возможность узнать и полюбить его. Об ее согласии и сердечной склонности он, как будто, даже не особенно заботился, стремясь главным образом заручиться согласием ее родителей и близких. Так что по-настоящему узнавать свою избранницу, как мы видим далее, поэт начал лишь, когда она стала его женой.

Однако нельзя не сказать, что мечты поэта о собственном доме о «якоре и укрытии от бурь» в этот период продолжают сочетаться с его традиционными увлечениями и бурными страстями в столице. Об этом говорят его письмо южному «предмету своих увлечений» Каролине Собаньской от 2 февраля 1820 года из Петербурга, а также бурное времяпрепровождение в столичном салоне графини Аграфены Закревской.

В это время, зная, что Пушкин давно влюблен в Наталью Гончарову, его друг П.А.Вяземский на балу у московского губернатора поручил офицеру лейб-гвардии Конного полка И.Д.Лужину (1804-1868), который должен был танцевать с Натали, поговорить с ней и с ее матерью о Пушкине и по их отзывам узнать, что они о нем думают. Оказалось, что мать и дочь отзывались о нем благосклонно и велели Пушкину кланяться. Лужин, вскоре приехавший в Петербург рассказал об этом Пушкину, и поэт тотчас же помчался в Москву, вновь не получив на то разрешения Бенкендорфа и приняв последующий от него за это выговор.

Накануне очередной попытки сватовства, в начале апреля 1830 года Пушкин пишет матери своей избранницы большое взволнованное письмо. В нем он выразил одновременно всю глубину своих чувств, сомнений, надежд и клятвенные обещания сделать всё возможное для счастья Натальи Николаевны в случае ее согласия
«...Только привычка длительная близость могли бы мне помочь заслужить расположение вашей дочери; я могу надеяться возбудить со временем её привязанность, но ничем не могу ей понравиться; если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия ее сердца. Но, будучи всегда окружена восхищением, поклонением, соблазнами, надолго ли она сохранит это спокойствие? Ей станут говорить, что лишь несчастная судьба помешала ей заключить другой, более равный, более блестящий, более достойный ее союз; может быть, эти мнения и будут искренни, но уж ей они, безусловно, покажутся таковыми. Не возникнут ли у неё сожаления? Не будет ли она тогда смотреть на меня как на помеху, как на коварного похитителя? Не почувствует ли она ко мне отвращения? Бог мне свидетель, что я готов умереть за нее, но умереть для того, чтобы оставить ее блестящей вдовой, воль¬ной на другой день выбрать себе нового мужа, - эта мысль для меня - ад.
Перейдем к вопросу о денежных средствах; я придаю этому мало значения. До сих пор мне хватало моего состояния. Хватит ли его после моей женитьбы? Я не потерплю ни за что на свете, чтобы моя жена испытывала лишения, чтобы она не бывала там, где она призвана блистать, развлекаться. Она вправе этого требовать. Чтобы угодить ей, я согласен принести в жертву свои вкусы, всё, чем я увлекался в жизни, моё вольное, полное случайностей существование. И всё же не станет ли она роптать, если положение её в свете не будет столь блестящим, как она заслуживает и как я того хотел бы?..».
Теперь мы знаем, что письмо это, к сожалению, стало пророческим на всю будущую жизнь Пушкина-семьянина.

8 апреля 1830 года (в Светлое воскресенье) Пушкин вновь сделал предложение своей избраннице, и она на сей раз, было благосклонно принято. Однако будущая теща поэта потребовала от него письменного доказательства своей благонадежности, т.е. отсутствия претензий к нему у царя. 16 апреля поэт пишет письмо Бенкендорфу, которого просит засвидетельствовать мнение о нем у государя, и 28 апреля получает от того письмо с «благосклонным отзывом и отеческим благословением императора» на его женитьбу. По-видимому, Николай I надеялся при этом на верность русской поговорки: «женится - переменится».

От какого бы то ни было капитала за невестой Пушкин не только отказывается, к радости ее матери, но и сам дает будущей теще 11 тысяч рублей на шитье приданого, заняв их в долг. Кстати сказать, большую часть этих денег та в дальнейшем потратила в основном на безделушки и собственные наряды, о чем свидетельствуют воспоминания княгини Е.А.Долгоруковой.

6 мая 1830 года (в день Вознесения) состоялась помолвка Пушкина и Натальи Николаевны Гончаровой. Пушкин стал женихом, однако последующий период его жизни продолжался необычно долго и также принес ему немало переживаний и невзгод. 20 августа 1830 года скончался его дядя, Василий Львович Пушкин. Все хлопоты и затраты на его похороны поэту пришлось взять на себя, добавив свои долги. Родители его были в это время в Михайловском и он решил не тревожить их таким печальным известием.

Далее последовал отъезд поэта в нижегородскую губернию для вступления в предоставленное ему родителями наследство. Однако возвращение Пушкина в Москву стало возможным лишь в начале декабря 1830 года из-за начавшейся эпидемии холеры и установки карантинных постов на дорогах.

Говоря о первой «болдинской осени» поэта, нельзя не отметить, что письма его отсюда невесте наполнены любовью и восхищением ею. Надеждой на совместное счастье и страстным ожиданием его они всегда сопровождались уважительными обращениями к матери невесты, несмотря на то, что он уехал в деревню после бурной ссоры с нею. Княгиня Е.И.Долгорукова вспоминала, что «свои письма к Пушкину Наталья Николаевна писала под диктовку матери... Наталья Ивановна не позволяла дочери самой писать к нему письма, а приказывала ей писать всякую глупость и, между прочим, делать наставления, чтобы он соблюдал посты, молился богу и пр. Наталья Николаевна плакала от этого».
Ошибочно, видимо, также полагать, что Наталья Николаевна, дав согласие Пушкину, была равнодушна, т.е. совсем не увлечена им, что она лишь подчинилась решению матери, чтобы выскользнуть из тяжелой обстановки родительского дома. В своем письме любящему ее деду, Афанасию Николаевичу Гончарову, еще 5 мая 1830 года, т.е. до помолвки, она сообщает ему: «всё то, что сделала маменька, было согласно с моими чувствами и желаниями». Она также просит деда не верить худым мнениям и низкой клевете на ее жениха, которую ему внушают.

К сожалению, и последующие, после приезда из деревни матримониальные т.е. предсвадебные, брачные) приготовления и заботы Пушкина были вновь серьезно омрачены, т.к. совпали с трагическим для него событием. 18 января 1831 года он узнал о смерти в Петербурге своего лучшего друга, барона А.А.Дельвига. В ответном письме, сообщившем ему об этом П.А.Плетневу, Пушкин говорит о глубочайшем потрясении, которое он пережил: «Грустно, тоска. Вот первая смерть, мною оплаканная... никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства, он один оставался на виду около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели».

А.А.Дельвиг умер, несколько дней проболев «гнилой горячкой». Однако современники единодушно утверждают, что испытанное им унижение, угрозы и грубая брань главы жандармов А.Х.Бенкендорфа (1783-1844), вызвавшего Дельвига по доносу Булгарина, ускорили его смерть.

Наконец день свадьбы был назначен. Она должна была состояться в18 февраля, т.е. ровно через месяц после кончины А.А. Дельвига, т.к. наступал Великий пост и откладывать дальше было просто нельзя. Среда, 18 февраля, был последним дозволенным днем венчания. Однако даже «в день свадьбы Наталья Ивановна, т.е. мать невесты, послала сказать Пушкину, что надо еще отложить, т.к. у нее нет денег на карету или на что-то другое. Пушкин опять послал денег», - вспоминала Е.А.Долгорукова.

Опережая события скажем, что Н.М.Смирнов впоследствии писал: Женитьба была его (т.е. Пушкина) несчастье. Все близкие друзья его сожалели, что он женился. Семейные обязанности должны были неминуемо отвлечь его много от занятий, тем более, что, не имея еще собственного имения, живя произведениями своего пера, и женясь на девушке, не принесшей ему никакого состояния, он приготовил себе в будущем грустные заботы о необходимом для существования. Так и случилось. С первого года Пушкин узнал нужду, и хотя никто из близких не слыхал от него ни единой жалобы, беспокойство о существовании омрачало часто его лицо».

Известно также письмо искреннего друга и восторженной почитательницы поэта Е.М.Хитрово, которая была старше его на 16 лет. Узнав о помолвке Пушкина, она еще в середине мая 1830 года предупреждала его: «Я боюсь за вас: меня страшит прозаическая сторона брака! Кроме того, я всегда считала, что гению придаёт силы лишь полная независимость, и развитию его способствует ряд несчастий, - что полное счастье прочное, продолжительное и, в конце концов. Немного однообразное, убивает способности, прибавляет жиру и превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта!»

Пушкин тогда не замедлил иронически ответить ей: «...Что касается моей женитьбы, то ваши соображения по этому поводу были бы совершенно справедливы, если бы вы менее поэтически судили обо мне самом. Дело в том, что я человек средней руки, и ничего не имею против того, чтоб прибавлять жиру и быть счастливым, - первое легче второго...».

«Уже в этот период, - писала А.П.Керн летом 1830 года, Пушкин казался совсем другим человеком. Он был серьезен, важен, как следовало человеку, с душою принимавшему на себя обязанность счастливить другое существо».

Однако нельзя не учитывать и весьма нелицеприятные суждения, которыми знакомые Пушкина характеризовали его избранницу. Так, например, приятель поэта С.Д.Киселев (1793-1851) в своем письме Н.С.Алексееву в Кишинев 26 декабря 1830 года сообщал: «Пушкин женится на Гончаровой; между нами сказать, на бездушной красавице...»,. А Н.Ф.Павлов (1805-1864), в журнале «Телескоп» в декабре 1831 года опубликовал свое стихотворение, названное «К N.N.». Стихотворение это, считали современники, может быть с большим основанием отнесено к молодой Н.Н.Гончаровой, т.к. Павлов хорошо знал Пушкина и Н.Н.Гончарову, и мог близко наблюдать их в Москве

Нет, ты не поняла поэта
И не понять тебе его:
Зачем же спрашивать ответа
Ему у сердца твоего!

Не для небесных вдохновений,
Не для любви созрела ты,
Но для безжизненных волнений,
Но для мертвящей суеты.

Но многих голос твой обманет,
Но многих взор твой соблазнит,
Хоть никогда слеза не канет.-
Слеза любви с твоих ланит

Тебе не внятны сердца стоны
И жертва сердца не нужна.
Ты, как паркетные законы,
И суетна, и холодна.
.....
Кружись, блистай на сцене света:
На ней так сладко торжество!
Нет, ты не поняла поэта
И не понять тебе его!..

Словом, Пушкин не внял опасениям друзей и знакомых. Он был очарован «огончарован» и принял решение.
Венчание Пушкина с Натальей Николаевной Гончаровой состоялось в московской церкви Старого Вознесения на Никитской улице, в приходе невесты. Сначала оно планировалось в домовой церкви князя С.М. Голицина, но московский митрополит Филарет не разрешил (хотя до этого венчания не раз были и в домовых церквях). Обряду венчания, назначенному на вечер, утром предшествовал так называемый «брачный обыск», т.е. составление своеобразной анкеты опроса молодых, запись которой сохранилась. По ней можно узнать, что «поручителями» правильности сведений о женихе и невесте со стороны Н.Н. Гончаровой были ее мать - Н.И. Гончарова, отец – Н.А. Гончаров и П.М. Азанчевский, со стороны Пушкина - его брат, поручик Л.С. Пушкин, П.А. Вяземский и А.С. Передельский. Их подписи обозначены под «обыском», кроме подписей самих жениха и невесты.
Интересно, что, несмотря на послеэпидемическую обстановку по холере, в Москве было очень много толков и пересудов о свадьбе Пушкина: «состоится она или не состоится», то есть интерес к ней был весьма велик, поэтому власти города были вынуждены даже поставить полицию у входа в церковь, с приказом: "посторонних не пускать!"

Нет необходимости повторять случайности, которые сопутствовали венчанию и были расценены суеверным Пушкиным как плохие предзнаменования. Добавим лишь, что подобный «инцидент » произошел в тот день и у тещи поэта Н.И. Гончаровой. В ее комнате московского дома, когда она вернулась туда из церкви, вдруг упало и разбилось старинное трюмо . Богомольная Наталья Ивановна раздосадованно расценила это как «не к добру».

Посажёными родителями на свадьбе были: со стороны жениха - князь П.А. Вяземский и графиня Е.П. Потемкина (рожд. княжна Трубецкая), со стороны невесты - И.А. Нарышкина и А.П. Малиновская, Иконоформом, т.е. мальчиком, несущим икону перед молодыми - 10-летний сын князя П.А. Вяземского - Павел, который несмотря на разницу в возрасте, считал себя другом поэта.

После венчания молодые приехали в свою квартиру, предусмотрительно, еще 23 января, нанятую Пушкиным на Арбате, в доме Е.М.Хитровой. Здесь их встретили с образом, заранее уехавшие из церкви после совершения брака, друг поэта П.В.Нащокин и юный князь Павел Вяземский. Потом состоялся большой ужин, где всем распоряжался Лёвушка, младший брат поэта, по своей безалаберности уже давно просрочи¬ший время возвращения в полк.
Молодожёны занимали второй этаж дома: зал, гостиную, кабинет, спальню и будуар . Среди нанятых Пушкиным слуг были экономка, дворецкий, камердинер и др. Гостям запомнилась «щегольская и уютная гостиная пушкинской квартиры, оклеенная диковинными обоями под лиловый бархат, с рельефными набивными звездочками. Это было первое семейное «обиталище» поэта, где он обрёл мир и покой, непривычный по своей полноте и прочности и, к сожалению, не очень долгий. Однако тогда Пушкин был женат, влюблен, любим и безмерно счастлив.

Брак с Натальей Николаевной Гончаровой кладет новую особенную и одну из основных граней биографии поэта. Он является началом совершенно нового ее периода. Это - последующие и, к сожалению, последние шесть лет его жизни, когда Пушкин поэт предстаёт перед нами и как супруг, отец, глава семьи. В письме к П.А.Плетневу в Петербург 24 февраля 1831 года Пушкин пишет: «Я женат и счастлив. Одно желание моё, - чтоб ничего в жизни моей не изменилось: лучше не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился».

Однако молодоженам с первого дня их супружества пришлось «притирать» свои прежние привычки. Это было, как всегда, непросто, а для такого в прошлом закоренелого и великовозрастного холостяка, как Пушкин, - в особенности. Поэтому княгиня В.Ф.Вяземская, со слов Н.Н.Пушкиной, впоследствии рассказывала: «Муж ее в первый же день брака, как встал с постели, так и не видел её: к нему пришли приятели, с которыми он так заговорился, что забыл про жену и пришел к ней только к обеду. Она очутилась в чужом доме и заливалась слезами». Правда, поэт и сам сознавал, что семейная жизнь предъявляет к нему и его поведению новые, более строгие требования. Братья А.Я. и К.Я.Булгаковы вспоминали, что уже после венчания и свадьбы он говорил им: «Пора мне остепениться; ежели не сделает этого жена моя, то нечего уже ожидать от меня».
20 февраля Пушкин с молодой женой был на балу у А.М. Щербининой. Об этом рассказывал знакомый поэта А.И. Кошелев (1806-1883): «Вчера на бале у Щербининой встретил Пушкина. Он познакомил меня со своею женой, и я от нее без ума. Прелесть как хороша. Сегодня еду к ним...».

22 февраля Пушкин с женой был в Большом театре на маскараде, устроенном в благотворительных целях - в пользу тех, кто пострадал от эпидемии холеры в 1830 года. Московский почт-директор А.Я.Булгаков (1781-1863) писал об этом брату: «...Был изрядный ужин... За одним столом сидели мы и Пушкин - поэт: беспрестанно подходили любопытные смотреть на двух прекрасных молодых. Хороша Гончарова бывшая...»

27 февраля молодые супруги дали у себя вечеринку или бал. По словам того же А.Я. Булгакова: «Пушкин славный задал вчера бал. И он, и она прекрасно угощали гостей своих. Она прелестна, и они, как два голубка. Дай бог, чтобы всегда так продолжалось. Много все танцовали, и т.к. общество было небольшое, то я тоже потанцовал по просьбе прекрасной хозяйки, которая сама меня ангажировала ... Ужин был славный всем казалось странно, что у Пушкина, который жил всё по трактирам, вдруг завелось хозяйство. Мы уехали почти в три часа ...».

Были и не столь восторженные характеристики молодой жены поэта. Так, например, приятель Пушкина, также поэт, В.И. Туманский(1800-1860) в марте 1831 года писал друзьям: «Пушкин... чрезвычайно мило познакомил меня со своею пригожею женою
Не воображайте однако же, чтоб это было, что-нибудь необыкновенное. Пушкина - беленькая, чистенькая девочка с правильными чертами и лукавыми глазами, как у любой гризетки . Видно, что она неловка ещё, неразвязна, а все-таки московщина отражается на ней и довольно заметно, что у ней нет вкуса, это было видно по безобразному ее наряду; что у нее нет опрятности, ни порядка - о том свидетельствовали запачканные салфетки и скатерти и расстройство мебели и посуды». Думается, что отзыв этот весьма взыскателен, но в чем-то и справедлив; тем более, что молодая женщина только еще начала жизнь самостоятельной хозяйки дома.