F33 - 07.

Пушкин и крестьяне.

Рассмотрение этого вопроса мы также попытаемся сделать в соответствии с общим направлением работы - показом личности самого А.С. Пушкина и его характеристики в связи с окру¬жаю¬щими поэта людьми. В данном случае - это крестьяне, находящиеся в крепост-ной зависимости сначала от его родителей, а в даль¬нейшем - от него самого, когда он, полу-чив в свое рас¬поряже¬ние часть родительского состояния, стал крепост¬ным помещиком, т.е. владель¬цем крепостных «душ».
Известно, что став, наконец, женихом Н.Н. Гончаровой, в первой половине апреля 1830 года Пушкин сообщает об этом своим родителям в Петербург и просит их благословения. При этом добавляет: «Состояние родителей невесты очень расстроено, и это единственное препятствие для моего счастья». Он просит отца и мать прийти к нему на помощь.
16 апреля С.Л. Пушкин отвечает сыну весьма патетическим , но по существу неискренним письмом. В итоге он пишет: «Перейдем к тому, что я могу тебе дать. Ты знаешь состояние моих дел. Правда, у меня 1000 душ, но две трети моего имения заложены в Воспитательном Доме. Оленьке (т.е. дочери) я даю 4000 рублей в год. У меня остаётся из имения, доставшегося мне по разделу с моим покойным братом, 200 душ совершенно чистых, - и я их передаю тебе в твое полное и совершенное распоряжение. Они могут дать 4000 рублей ежегодного дохода, а со временем, быть может, дадут и больше».
Далее отец даёт ему свое благословение на женитьбу, и мать, в приписке к его письму, также благо¬словляет своего старшего сына.

Какой была в тот период вотчина Сергея Львовича Пушкина в Нижегородской губернии, о которой он сообщает сыну? В его владении к 1830 году находились сельцо Кистенёво, где было 476 душ, и половина соседнего с ним села Болдино в 564 души. Вторая поло-вина Болдина принадлежала его старшему брату Василию Львовичу. Кстати сказать, сельцо Кистенёво перешло к отцу поэта в 1825 году, после смерти другого его сводного брата, подполковника Петра Львовича Пушкина. До этого он владел только половиной Болдина.

И так, имение, которое С.Л.Пушкин счёл возможным выделить из своего большого состояния старшему сыну Александру Сергеевичу, было при родовой Пушкиных деревне Кистенёве (Темяшево тож) Алатырского (потом Сергачского) уезда Нижегородской губер-нии. В нем числилось 476 душ крестьян мужского пола, но 200 душ из них были заложены в 1827-ом и 1828-ом годах. Из свободных 276 душ С.Л. Пушкин отдал сыну 200 душ крестьян с их женами и детьми.

27 июня 1830 года в Петербурге С.Л. Пушкин совершил на то формальную « отдельную запись». В числе свидетелей, присутствовавших на этом акте, подписался и друг поэта, князь П.А.Вяземский.
20 августа 1830 года в Москве скончался старший брат отца, Василий Львович. Пушкин на свои средства организует его похороны и в конце месяца выезжает в Нижегородскую губернию для введения во владение полученным от отца имуществом. Вторая половина села Болдино принадлежавшая умершему Василию Львовичу, переходит в Опеку.

9 сентября 1830 года Пушкин пишет невесте из Болдина: «Я думал, что земля, которую отец дал мне, составляет отдельное имение, но, оказывается, это - часть деревни из 500 душ, и нужно произвести раздел». В конце концов, Кистенёво было разделено, но хождение по земским инстанциям надолго осталось в памяти Пушкина и хорошо изображено им в «Истории села Горюхина».

16 сентября 1830 года через Дворянского Заседателя Сергачского Земского суда Григорьева А.С.Пушкин был введен во владение, дал тому заседателю расписку в получении крестьян и стал помещиком владельцем 200 «душ» и 1461 деся¬тины 95 сажень земли.
Интересно, что в работе А.И. Звездина «О Болдинском имении А.С.Пушкина», изданной в Нижнем Новгороде в 1912 году, говорилось:

«Сельцо Кистенёво (Темяшево тож), соседнее с Болдиным, в пограничном Сергачском уезде, при реке Чеке, впадающей в Пьяну, расположено улицами, которые носили особые названия: Самодуровка, Кривулица, Стрелецкая и Бунтовка. Уже наружный вид жилых построек в 1830 году ясно говорил постороннему взору, что кистенёвские крестьяне жили в большой нужде, черно и грязно. Только 1/4 крестьянских домов были крыты тёсом на два ската и топились «по-белому», а остальные 3/4 представляли из себя подслеповатые курные избёнки, крытые соломой...

в 30-х годах (по 8-ой ревизии) здесь жило 523 мужчины и 538 женского пола крестьян. В «Списке населённых пунктов» Кистенёво показано как часть прихода с. Болдина. Вероятно, оно было выселено сюда «по господскому велению за самодурство и бунты: недаром улицы Кистенёва получили столь характерные наименования, как Самодуровка и Бунтовка. Всё население Кистенёва, как и в Болдине, было русское, православное; кроме хлебопашества крестьяне были заняты выделкою рогож. Весною значительная часть уходила на Волгу в бурлаки, в Оренбургские степи гуртоправщиками, и в Самарскую - жать пшеницу».

История и состояние доставшегося Пуш-кину Кистенёва и села Горюхина, описанного им в его неоконченной повести, - аналогичны. Удивительная бесхозяйственность родителей поэта довела Кистенёво и их половину Болдина до плачевного состояния. Сергей Львович хозяйственными делами заниматься не любил, и свои наследственные нижегородские владения посетил лишь один раз за всю жизнь. Надежде Осиповне дела хозяйственные были чужды, как и мужу.

Управление нижегородскими имениями с января 1825 года было поручено ими бывшему михайловскому старосте М.И.Калашникову. Этот неграмотный, но хитрый от природы крепостной человек не только разорял крестьян, но и умело, как мог, обкрадывал своих хозяев. Ежегодной дани, присылаемой им из Болдина, Пушкиным на жительство в Петербурге не хватало, поэтому с 1827 года Сергей Львович начал периодически закладывать и перезакладывать в казне принадлежавшие ему «души». Залог совершался на 25 или 37 лет, и он получал крупные суммы денег на том условии, что ежегодно должен был частично погашать долг и вносить положенные проценты. Бесхозяйственный Сергей Львович постоянно затягивал уплату до последней крайности, и семье Пушкиных постоянно грозила потеря имения.

Следует сказать, что по «записи», т.е. официальному акту, которым Сергей Львович передал сыну часть своего имения, Пушкин был ограничен в праве владения им. Там было указано: «Он, сын мой, до смерти моей волен с того имения получать доходы и употреблять в свою пользу. Также и заложить его в казённое место или партикулярным лицам; продать же его или иным образом перевесть в постороннее владение, то сие при жизни моей ему запрещаю...». Имение нужно было Пушкину тогда не для ежегодного дохода, а для получения сразу крупной суммы денег на женитьбу, поэтому 5
февраля 1831 года он заложил эти 200 душ на 37 лет за 40.000 рублей в Опекунском Совете.

За несколько дней до свадьбы, которая была 18 февраля, Пушкин писал П.А. Плетнёву: «Представляю тебе хозяйственный отчет: заложил я моих 200 душ, взял 38000 - и вот им распределение: 11.000 тёще, которая непременно хотела, чтоб дочь ее была с приданым, - пиши пропало, 10.000 Нащокину, для выручки его из плохих обстоятельств: деньги верные. Остается 17000 на обзаведение и житие годич-ное... теперь понимаешь ли, что значит приданое и отчего я сердился? Взять жену без состояния - я в состоянии, но входить в долги для ее тряпок - я не в состоянии. Но я упрям и должен был настоять по крайней мере на свадьбе».

Итак, Пушкин, едва став помещиком. Сразу же заложил принадлежавших ему крестьян, как имущество своего поместья, для срочного получения денег на свадьбу и обустройство. Однако уже к осени 1831 года в семье поэта переехавшей из Москвы в Петербург, ощущаются денежные затруднения. Не помогла и поездка его в Москву в декабре того года, чтобы получить от П.В.Нащокина 10000 рублей отданные тому в долг. Поэтому в сентябре 1832 года Пушкин вновь едет в Москву с целью перезалога принадлежавших ему двухсот душ крестьян. Он надеется взять добавочные суммы по 5- рублей за душу, однако сам эту операцию закончить не успевает из-за обычной чиновничьей волокиты. Пушкин оставляет на то доверенность Нащокину. В конце-концов перезалог душ в Опекунском совете не состоялся, т.к. для этого надо было иметь по пяти десятин земли на душу, а у Пушкина по его «бумагам», которые привез из Болдина его управляющий М.И. Калашников насчитывалось только три.

П.Е. Щеголев пишет: «Осенью 1833 года Пушкина начинают привлекать помещичьи интересы. Враг раздробления крупных имений, он мечтал о воссоединении частей Болдина, поделенных когда-то между его отцом и дядей, Василием Львовичем, т.е. о приобретении половины имения, находившейся в опеке после смерти Василия Львовича».

Дело в том, что В.Л. Пушкин, состоявший в незаконном браке с купчихой А.Н. Ворожейкиной, имел от нее двоих детей: дочь Маргариту и сына Льва. Он не мог дать им ни своей фамилии, ни наследства. Однако, стремясь обеспечить будущее жены и детей, он в последний год своей жизни выдал им «заемные письма» на 110 тысяч рублей. Поэтому Пушкину пришлось вести переговоры с мужем своей двоюродной сестры («кузины Маргаритки») ротмистром П.Р. Безобразовым (1797-1856) о покупке второй половины Болдинского имения. Пушкин, мечтавший о воссоединении обеих частей Болдина, хотел выкупить часть имения покойного Василия Львовича, но это было для него непосильно. Переговоры продолжавшиеся почти два года окончились безрезультатно, и поэт предпочел отказаться. Часть имения Василия Львовича была продана опекой с аукциона. Приобрел ее полковник С.В.Зыбин за 220 тысяч рублей.

Весной 1834 года обстоятельства сложились так, что Пушкину пришлось взять на себя всё нижегородское имение отца и управлять им. Между 23 и 30 марта он писал П.В. Нащокину:
«Обстоятельства мои затруднились вот еще по какому случаю. На днях отец мой посылает за мною. Прихожу - нахожу его в слезах, мать в постели, весь дом в ужасном беспокойстве. Что такое? Имение описывают. - Надо скорее заплатить долг.- Уже заплачен. Вот и письмо управителя. - О чем же горе? - Жить нечем до октября. - Поезжайте в деревню. - Не с чем. - Что делать? Надобно взять имение в руки, а отцу назначить содержание. Новые долги, новые хлопоты. А надобно: я желал бы и успокоить старость отца, и устроить брата Льва».

Несомненно, на решение поэта повлияло и желание сохранить Болдино во владении Пушкиных. Да и сам он надеялся, что сможет порвать в Петербургом, «да подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином».
Решение Пушкина выйти в отставку и переехать на жительство в деревню диктовалось всегда свойственным ему стремлением к независимости - материальной, личной и общественной. Он надеялся, что отъезд в деревню поправит его денежные дела, предотвратит разорение семьи, обеспечит будущее детей, а главное - даст возможность спокойно заниматься творческой работой. «Пожалование» в камер-юнкеры и необходимость нести придворную службу лишь утвердили его в намерении уйти в отставку. Поэтому, начиная с мая 1834 года, почти во всех письмах к жене он пишет об отставке, о деревенской жизни, подготовляя жену к этой мысли.

Взявшись управлять Болдиным, Пушкин должен был обеспечивать содержание родных, т.к. 6 апреля 1834 года его родители написали в Варшаву своей дочери О.С.Павлищевой, что Александр взял на себя оплату долгов Льва Сергеевича и выплату ей денежного содержания. Это сообщение сразу вызвало поток довольно наглых писем ее мужа, Н.И. Павлищева (1802-1879), который требовал от поэта обещанного приданого жены и различных денежных компенсаций. Однако Пушкина отказался удовлетворить требования до приведения имения в порядок.

4 мая 1834 года он писал Н.И. Павлищеву: «согласясь взять на себя управление батюшкиного имения, я потребовал ясного расчета долгам казённым, частным и доходам. Батюшка отвечал, что долгу на всём имении тысяч сто, что процентов в год должны уплачивать тысяч семь, что недоимок тысячи три, а доходов тысяч 22. Я просил всё это определить с большей точностью, и когда батюшка не успел того сделать сам я отправился в ломбард и узнал наверное, что:

Долгу казенного - 190 750 руб.
Процентов ежегодных - 11 826 руб.
Недоимок -11 045 руб.
Частных долгов (полагаю) около10 000 руб.

Поскольку доходов наверное знать не могу, то полагаясь на слова батюшкины и ставя по 22000 выйдет, что за уплатою казенных процентов останется до 10 000. Из оных, если батюшка положит по 1500 Ольге Сергеевне, да постольку же Льву Сергеевичу, то останется для него 7000. Сего было бы довольно для него, но есть недоимки казенные, долги частные, долги Льва Сергеевича, а часть доходов, сего года уже батюшкой получена и истрачена.
Покамест не приведу в порядок и в известность сии запутанные дела, ничего не могу обещать Ольге Сергеевне и не обещаю. Состояние мое позволяет мне ничего не брать из доходов батюшкина имения, но своих денег я не могу и не в состоянии приплачивать».
8 июня 1834 года Сергей Львович писал дочери: «Наш отъезд зависит от Александра. Всё готово, кроме денег, которые он собирался дать нам на дорогу».

В тот же день Пушкин писал жене, которая была с детьми в Полотняном Заводе, у своего брата Дмитрия:
«...Денег тебе еще не посылаю. Принуж¬дён был снарядить в дорогу своих стариков. Теребят меня без милосердия. Вероятно, послушаюсь тебя и скоро откажусь от управления имением. Пускай они его коверкают как знают, а мы Сашке да Машке постараемся оставить кусок хлеба. Не так ли?..».
Через три дня Пушкин писал ей снова:
«...Сегодня едут мои в деревню, и я иду их проводить... Уж как меня теребили; вспомнил я тебя, мой ангел. А делать нечего. Если не взяться за имение, то оно пропадёт же даром, Ольга Сергеевна и Лев Сергеевич останутся на подножном корму, а придется взять их мне же на руки, тогда-то наплачусь и наплачусь, а им и горя мало. Меня же будут цыганить!.. Ох, семья, семья!».

Родители поэта уехали в Михайловское на лето 11 июня 1834 года. Деньги для этого появились не из имения. Пушкин тратил 20.000 рублей полученных им в долг от казны на издание «Истории Пугачева».
И в дальнейшем ему приходится платить содержание бесхозяйственным родителям и рассчитываться с долгами брата, которые тот делал с поразительной беспечностью. По запи-сям в приходнорасходной тетради за всё время управления имением (с апреля 1834-ого по июнь 1835 года, когда он отказался от управления), расходы значи¬тельно превысили доходы от имения. Еще ничего не получив от доходов, Пушкин в апреле 1834 года уплатил из своих денет 866 рублей за отца и 1330 руб-лей за брата. В мае и июне расходы еще более увеличились. 9 июня Пушкин подвел итог: расходы равня¬лись 4 584 рубля, а единственная приходная запись от 8 июня - 400 рублей. За всё время управления имением к этой записи добавилось только 200 рублей оброку, т.к. большая часть доходов от Болдина отсылалась управляющим в Опекунский совет в счёт уплаты процентов за заложенные «души».

Чтобы раздобыть денег, Пушкин прибегнул к испытанному средству: заложил оставшиеся свободными от залога 76 душ кистенёвских крепостных крестьян, за которые 20 июля 1834 года получил 13242 рубля. Однако и эта мера не спасла положение, и в июне 1835 года Пушкин отказался от управления имением.
А могли ли помочь Пушкину в этом критическом положении родственники со стороны жены? Ведь он в свое время сделал всё возможное, чтобы из бесприданницы она превратилась в сравнительно богатую невесту.

Оказывается, когда-то огромное состояние Гончаровых было почти разорено дедом Натальи Николаевны - Афанасием Николаевичем Гончаровым (1760-1832), который владел 3450 душами крепостных, но оставил после себя около полутора миллионов рублей долга. Все имения и недвижимость Гончаровых, включая их дом в Москве, были заложены. От залога уцелел только майорат - Полотняный Завод, управление которым после смерти А.Н. Гончарова перешло к его старшему внуку Д.Н. Гончарову (1808-1859). Трём сёстрам Гончаровым выделялись ежегодные суммы из доходов, при этом на долю младшей Н.Н. Гончаровой - наименьшая часть. Так в 1836 году она получила всего 1210 рублей.
Кстати сказать, стремясь спасти имущество жены и её сестер, Пушкин ранее посоветовал А.Н. Гончарову составить «заёмные письма», которые те могли бы предъявить опеке после его смерти. Сохранился проект такого заёмного письма, который так и остался неосуществлённым проектом.
Напомним также, что родителям поэта принадлежало еще в Псковской губернии сельцо Михайловское Опочкинского уезда. Это было приданое матери, Надежды Осиповны. Михайловское в те годы состояло из нескольких кре-стьянских дворов и барской усадьбы с небольшим домом, садом и лесом. В ап¬реле 1836 года, после кончины Надежды Осиповны, владение селом Михайловским перешло к А.С. Пушкину.

***

ПОДРОБНО рассмотрев историю становления Пушкина как помещика. А также его имущественное положение, попытаемся понять, каким он был помещиком и каким было его от-ношение к людям, которые оказались в крепостной от него зависимости.
Всем нам известны свободолюбивые мотивы стихов юности и молодости Пушкина, за которые он прослыл либералом, что в то время было равнозначно опасному революционеру, и за что он подвергался гонениям самодержавной власти. Так было, например, в его оде «Вольность», написанной в послелицейском 1818 году:

Тираны мира! трепещите!
А вы, мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!

Характерно, что свое отрицательное отношение к существованию крепостничества в России, поэт сохраняет и в годы южной ссылки. Это известно, например, из рассказа одного из его кишиневских знакомых: «Пушкин за столом опекавшего его генерала Инзова, не смущаясь обстановкой, высказывал свое мнение на самые острые политические темы. 30 апреля 1822 года Пушкин и артиллерийский полковник Эйсмонт спорили насчет рабства. Поэт заявил, что всякого, владеющего крестьянами, он почитает бесчестным: «Деспотизм мелких наших помещиков делает стыд человечеству и законам».

Известно, что и в Михайловской ссылке, отношение к простым людям и крестьянам у Пушкина не изменилось. Никто не видел в нем ни тени дворянской кичливости и высокомерия. В базарной толпе народа он чувствует себя свободно, непринужденно. По рассказам очевидцев, Пушкин в Михайловском и Святых Горах здоровался с крестьянами за руку, а на многолюдных ярмарках, нарядившись в крестьянскую одежду, любил петь со слепыми «Лазаря».

Отмечалось, что Пушкину было присуще повышенное чувство благодарности за любую услугу, оказанную ему крестьянами. По этому поводу «смотритель по винной части» в святых горах возмущался «несдержанием монеты», т.е. расточительностью Пушкина: «Лошадь ему напоят, поводят, а он тотчас - монету. Или же ягод ему поднесут девчонки маленькие - он опять же - монету. Развращает народ»!
Незаметно, чтобы Пушкин изменил своим убеждениям и привычкам и в более зрелом возрасте. Об этом свидетельствует, например, рассказ брата В.А. Нащокиной Льва Нарского (1817-1837), с которым поэт ехал из Москвы в Петербург в ноябре 1833 года. Во время их путешествия Пушкин никогда не дожидался на ямских станциях, пока ему заложат лошадь. Он шел по дороге вперед и не пропускал ни одного встречного мужика или бабы, чтобы не потолковать с ними о хозяйстве, о семье, о нуждах. Особенно же он любил вмешиваться в разговоры рабочих артелей. Народный язык он знал в совершенстве и чрезвычайно скоро умел расположить к себе серую крестьянскую толпу настолько, что мужики совершенно свободно говорили с ним обо всем.

По-доброму вспоминал Пушкина, уже как своего помещика, болдинский старожил Михей Иванович Сивохин, столетний старик, рассказ которого записал в своей книге «О Болдинском имении А.С. Пушкина» писатель А.И. Звездин. Он рассказывал: «Курчавый, невысокого роста, веселый барин, ласковый. Случалось мне лошадь ему седлать, отворять ворота и провожать со двора. Александр Сергеевич каждый день верхом ездил в соседние Казаринские кусты и в Кистенёвскую рощу, записывал какие местам звания, какие лесам, какие травы растут».
Всё это подтверждает выводы современников о том, что Пушкин обладал хорошим чувством человечности, которое воспитало в нем общение с окружавшими его с детства простыми людьми. Более того, подобная человечность была у него постоянно восстающей против бесчеловечности. Это чувство такта и человеческой деликатности опиралось у него на такие наши национальные особенности, о ко-торых поэт позднее писал:

«Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Предприимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны. Путешественник ездит из края в край по всей России не зная ни одного слова по-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия. Никогда в нашем народе не встретите того, что французы называют «ротозей», никогда не заметите в нём ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому».
Значит, и Пушкин-помещик сохранил в себе прежнее уважение человеческого достоинства крепостного крестьянина, пусть веками забитого нуждой, трудом и барским гнетом, неграмотного, тёмного, но умелого смышленого, великодушного, не потерявшего своего природного человеческого достоинства, способного на героизм и другие высокие дела.

Однако известны случаи, когда Пушкин- помещик, выведенный из «равновесия», применял силу к своим крепостным, с которыми непосредственно имел дело, т.е. к камердинерам . К чести его, это бывало редко, относилось только к пьяницам и совсем не так, как бывало у его предков Ганнибалов, у которых зачастую слуг «выносили на простынях».
Об одном таком случае известно из писем Сергея Львовича Пушкина к дочери Ольге и младшему сыну Льву в октябре - ноябре 1832 года, где он сообщал: «Александр жалуется, что Наташа во время его отсутствия дала слишком большую волю прислуге, почем он и вынужден был по приезде несмотря на болезнь (ревматизм), поколотить хорошенько известного вам пьяницу Алёшку, который всегда пользовался отсутствием барина, чтобы повеселиться по-своему».

И еще такой же случай известен из рассказа В.А. Нащокиной. После последнего ночного отъезда Пушкина и Москвы в Петербург в мае 1836 года от Нащокиных, хозяин нашел утром на лестнице своей квартиры спящим камердинера Пуш¬кина Гаврилу. На вопрос: как он тут очутился? - тот объяснил, что Александр Сергеевич, кажется в селе Всехсвятском , спихнул его с козел за то, что тот был пьян и приказал ему отправляться в Нащокину, что тот и сделал.
Поступок этот Пушкина, конечно, весьма «решительный». Возможно, он, кроме возмущения, объяснялся и беспокойством Пушкина за жизнь пьяного человека, который ночью мог свалиться под колеса быстро едущего экипажа. Однако известно, что Пушкин сразу же написал П.В. Нащокину о случившемся, т.е. принимал участие в доставке своего слуги домой, в Петербург.

Мы едва ли ошибёмся в истине, сказав, что несмотря на всю свою человечность, Пушкин всегда сохранял определенную дистанцию между собой (дворянином) и своим крепостным крестьянином. Пусть эта дистанция не была такой деспотичной, угнетающей, оскорбительной, как у большинства дворян тех лет, но она всегда существовала и в его сознании.

Мы подтвердили, что дворянин Пушкин, став помещиком, не утратил былого чувства человечности по отношению к судьбам крепостных крестьян. Однако, сознавая бесчеловечность крепостного рабства, он ведь не дал и «вольную» людям, которые оказались его крепостными. Исключение составили лишь Ольга Михайловна Калашникова (судьбе которой посвящена следующая глава этой работы) и ее пятеро братьев.
Несомненно, здесь сказалось и то, что Пушкин получил ограниченную власть над судьбами двухсот душ крестьян, предоставленных ему отцом. Ведь по условию отцовской «записи» поэт не мог их «продать или иным образом перевесть в постороннее владение». А тем более - даровать им свободу, что вообще было немыслимо для того времени без специального на то разрешения. Вспомним, что сказал поэт во второй главе «Евгения Онегина», когда его герой лишь только изменил вид своего крепостного права:

...Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил;
И раб судьбу благословил.
Зато в углу своем надулся.
Увидя в этом страшный вред,
Его расчётливый сосед;
Другой лукаво улыбнулся,
И в голос все решили так,
Что он опаснейший чудак.

Кстати сказать, и первые русские дворянские революционеры, как А.Н. Радищев (1749-1802) и вся когорта декабристов, никто из них так и не решился освободить своих крепостных. Известно лишь, что Н.И. Тургенев (1789-1871) через петербургского генерал-губернатора М.А. Милорадовича (1771-1825) в 1819 году подал записку царю Александру-I о мерах по упразднению крепостного права. В том же году М.С. Лунин (1787-1845) составил завещание с требованием освобождения своих крестьян после его смерти. В 1823 году В.И. Штайнгель (1783-1862) передал царю Александру-I письмо о запрещении продажи крестьян. Этим практические дела декабристов по уничтожению крепостного права в России и ограничиваются.

Несомненно, мужество и самопожертвование этих людей достойны преклонения. А.И. Герцен (1812-1870) с восхищением говорил о величии и силе «этих блестящих юношей, вы-ходящих из рядов гвардии, этих баловней знатности, богатства, оставляющих свои гостиные и груды золота для требования человеческих прав, для протеста, для заявления, за ко¬торое - и они знали это - их ждали верёвка палача и каторжная работа». Однако все эти герои, как говорил В.И. Ленин (1870-1924), «страшно далеки были от народа».

Мы знаем, что, поднимая антифеодальное восстание 14 декабря 1825 года, его руководители своими главными лозунгами провозглашали устранение (или конституционное ограничение самодержавия) и ликвидации крепостничества в России. Однако декабристы всячески стремились избежать «ужасов народной революции», т.е. народного бунта. Они пытались устранить активное участие народных масс в своем грядущем перевороте и сохранить за собой (т.е. за армией) руководящую в нем роль от начала до конца. Декабристам, как и всем российским дворянам, были памятны ужасы крестьянских войн под руководством Степана Разина и Емельяна Пугачева. Они знали о восстании солдат в Семеновского полка 1820 года в Петербурге, а также «холерных бунтах» в столице и новгородских военных поселениях, и надеялись не допустить их повторения.

Пушкин, внимательно изучавший материалы о Пугачевском восстании, также хорошо представлял себе возможные события народного бунта, и надеялся на падение крепостного права мирными путями, «по манию царя». Кстати, о «холерных бунтах», когда люди в Петербурге и новгородских военных поселениях ловили и убивали офицеров и врачей, считая их причиной болезни. Участвовавший в подавлении такого бунта знакомый Пушкина Н.М.Коншин (1793-1859) писал ему: «Как сви¬реп в своем ожесточении добрый народ русский! Жалеют и истязают; величают вашими высокоблагородиями и бьют дубинами, и это всё вместе». Однако и жестокость, с которой были подавлены все эти народные возмущения, - поразительна.

***

ИТАК, мы установили, что поэт и дворянин А.С.Пушкин, став помещиком, в целом не изменил своих взглядов на крепостное право, существовавшее в России, и продолжал считать его рабством. Однако и он не нашел в себе сил отказаться от своих прав барина, т.е. присваивающего «и труд, и собственность, и время земледельца». Нам также ясно, что «присвоение» это, в основном, имело целью обеспечить старость своих беспомощных родителей и жизнь беспутного младшего брата. Себя и свою семью Пушкин по-прежнему обеспечивал главным образом трудом собственным, т.е. литературным творчеством. А в дальнейшем поэт вообще отказался от своей части доходов с нижегородского имения в пользу сестры Ольги.
Нельзя отрицать, что Пушкин-помещик старался по возможности облегчить участь болдинских крепостных. Мы знаем, что с 1825-ого года по 1833-ий год нижегородскими имениями Пушкиных управлял М.И.Калашников (1774-1858), назначенный на эту должность отцом поэта. Бесконтрольная деятельность «этого человека в Болдине разорила крестьян, о чем они неоднократно жаловались в своих коллективных письмах Пушкину. В 1833 году он сместил его с должности управителя, заменив обедневшим белорусским дворянином И.М.Пеньковским, проявившим себя дельным и опытным управляющим.

В июне 1834 года, по совету Алексея Николаевича Вульфа, Пушкин пригласил немца-агронома Карла Рейхмана на работу управляющим болдинских имений. Последний работал ранее управляющим тверского имения Малинники П.А.Осиповой. Однако Рейхман пробыл в Болдино лишь 9 дней и, увидев, что имение близко к разорению из-за злоупотреблений Михайлы Калашникова и запутанности дел, отказался от управления. 22 июня 1834 года он писал Пушкину:
«...Через Михайлу Иванова , болдинского старосту, крестьяне ваши совсем разорились; в бытность же вашу прошлого года в вотчинах, крестьяне ваши хотели вам на его жаловаться и были уже на дороге, но он их встретил, не допустил до вас и наказал, и я обо всем оном действительно узнал не только от ваших крестьян, он и от посторонних, по близости находящихся соседей».

Надо сказать, что внезапный приезд Рейхмана на место, занятое недавно назначенным Пеньковским, которого Пушкин еще почти не знал, сильно повредил хозяйству и «обескуражил» Пеньковского. Однако хороший отзыв о нем Рейхмана заставил Пушкина сохранить за Пеньковским управление имением, что тот и делал до 1850 года.

После отъезда Рейхмана Пушкин писал П.А.Осиповой: «Вы не можете себе представить, до чего управление этим имением мне в тягость. Нет сомнения, Болдино заслуживает того, чтобы его спасти, хотя бы ради Ольги и Льва, которым в будущем грозит нищенство или по меньшей мере бедность. Но я не богат, у меня самого есть семья, которая зависит от меня и без меня впадёт в нищету. Я принял имение, которое не при¬несёт мне ничего, кроме забот и неприятностей. Родители мои не знают, что они на волоске от полного разорения».
«...Из деревни имею я вести неутешительные. Посланный мною новый управитель нашел всё в таком беспорядке, что отказался от имения и уехал. Думаю последовать его примеру . Он умный человек, а Болдино можно ещё коверкать лет пять...».

Однако в конце августа того года Пушкин, обеспокоенный состоянием дел в Болдинском имении, выезжает туда из Петербурга. По пути из Москвы он на несколько дней останавливается в Полотняном Заводе Калужской губернии, где с детьми отдыхала в то время Наталья Николаевна. В Болдино он пребывает в середине сентября. К сожалению, третья Болдинская осень поэта на этот раз прошла без творческого подъема. Время ушло на переговоры с мужем его кузины П.Р.Безобразовым относительно второй части Болдинского имения, хозяйственные хлопоты, разборы челобитных и другие крестьянские дела.

15 сентября Пушкин из Болдино пишет письмо жене, возвратившейся к тому времени в Петербург:
«...Безобразов хлопочет и вероятно купит пол-Болдина. Ох! Как бы у меня было 100.000! как бы я всё уладил; да Пугачев, мой оброчный мужичок , и половины того мне не принесёт, да и то мы с тобой как раз промотаем; не так ли?..
... Сей час у меня были мужики с челобитьем; и с ними принужден я был хитрить - но эти, наверное, меня перехитрят...»

Челобитная болдинских крестьян на этот раз была следующего содержания: «Государь Александр Сергее¬вич! Просим вас, государь, в том, что вы теперь наш господин, и мы вам с усердием нашим будем повиноваться и выполнять в точности ваши приказания, но только в том просим вас, государь, сделайте великую с нами милость, избавьте нас от нынешнего правления, прикажите выбрать нам своего начальника и прикажите ему, и мы будем все выполнять ваши приказания».

Просьба крестьян, жаловавшихся на прежнего управляющего М.И.Калашникова, не осталась без последствий. Калашников был отстранен, но выборы управляющего самими крестьянами не были разрешены. И.М.Пеньковский, назначенный ранее на эту должность, продолжил исполнение своих обязанностей. Он оказался опытным и дельным управляющим, работая в Болдине до 1850 года.

***