ВЕСЬМА характерной чертой нравственного облика А.С. Пушкина была его убежденная вера в различные приметы, предсказания, предзнаменования снов и талисманы. Подобная степень суеверия этого умного, высокообразованного, начитанного, во многом эрудированного человека удивляла многих его друзей и знакомых, которые обладали и гораздо меньшим интеллектом, чем он. Многие из происходящих с ним в жизни событий, действительно, представлялись ему проявлением каких-то сверхъестественных сил и предзнаменованием плохого или хорошего будущего. И он ни от кого не скрывал своего суеверия, которому был подвержен с молодости до конца жизни.
Эта трудно объяснимая странность Пушкина даже забавляла многих его современников. Она, кроме того, служила в обществе предметом пересудов, тем более что многим была известна не столь уж высокая степень его религиозности. Кстати сказать, что и само суеверие у Пушкина имело своеобразный характер: с одной стороны, оно забавляло его до насмешливой иронии над собой с другой - заставляло безоговорочно подчиняться смыслу примет и предсказаний.
Сведения о суеверии Пушкина приводятся во многих воспоминаниях его современников. Истоки появления у него этой слабости уходят, видимо, в период его послелицейской молодости. Так, в книге приятеля поэта по Тригорскому Алексея Николаевича Вульфа (1805-1881) «Рассказы о Пушкине» говорится:
«Около 1818 года, в бытность поэта в Петербурге, одна славная тогда в столице ворожея сделала зловещее предсказание Пушкину, когда тот посетил ее с одним из своих приятелей. Глядя на их руки, колдунья предсказала обоим насильственную смерть. На другой день приятель Пушкина, служивший в одном из гвардейских полков ротным командиром, был заколот унтер-офицером. Видимо, это потрясло поэта. И он до такой степени поверил в зловещее пророчество ворожеи, что когда впоследствии, готовясь к дуэли с известным «американцем», графом Толстым, стрелял вместе со мною в цель, то не раз повторял: «Этот меня не убьет, а убьет белокурый, так колдунья пророчила». И точно, - Дантес был белокур».
По словам же супругов Нащокиных, этот случай происходил несколько иначе: «В Петербург раз приехала гадательница Кирхгоф. Никита и Александр Всеволожские, Павел Мансуров, актер Сосницкий и Пушкин отправились к ней (они жили около Морской). Сперва она раскладывала карты для Всеволожского и Сосницкого. После них Пушкин попросил ее загадать и про него. Разложив карты, она с некоторым изумлением сказала: «О, эта голова важная! Вы человек не простой!» Слова эти поразили Всеволожского и Сосницкого, что, действительно, были справедливы. Она предсказала ему всенародную славу, и что он умрет или от белой лошади или от белой головы».
По воспоминаниям В.А. Нащокиной, Пуш-кин опасался белокурых с тех пор, как ему предсказала знаменитая гадалка, что он будет убит «от белой головы». Он рассказывал, что при возвращении из Бесарабии в Петербург, в каком-то городе он был приглашен на бал к местному губернатору. В числе гостей Пушкин заметил одного светлоглазого, белокурого офицера, который так пристально и внимательно осматривал поэта, что тот, вспомнив пророчество, поспешил удалиться от него из залы в другую комнату, опасаясь, как бы тот не вздумал его убить. Офицер последовал за ним, и так проходили они из комнаты в комнату в продолжение большей части вечера».
Мне и совестно, и неловко было, - говорил поэт, - и, однако, я должен признаться, что порядочно - таки струхнул».
И это при том, что в ходе многочисленных своих дуэлей Пушкин весьма спокойно стоял под пистолетами различных противников и даже сочинил на них при этом эпиграммы?! Т.е., по природе решительный и экспансивный , поэт порой потворствовал случаю, усматривая в этом предначертания судьбы.
Близкий друг поэта С.А. Соболевский в своих воспоминаниях «Таинственные приметы в жизни Пушкина» говорил, что в конце 1830 года, живя в Москве, раздосадованный разными мелочными препятствиями, которое воздвигла мать невесты на пути к его свадьбе, Пушкин имел тревожное состояние духа. Он выразил при этом желание ехать в Польшу, чтобы там принять участие в войне: в неприятельском лагере там находился кто-то по имени Вайскопф («белая голова»). Пушкин говорил при этом П.В.Нащокину: «Посмотри, сбудется слово немки, - он непременно убьет меня!» К счастью, Пушкину не позволили ехать в Польшу».
Есть записи и московского библиографа В.Ф. Щербакова (1810-1878) на этот счет: « Пушкин, в бытность свою в Москве, рассказывал в кругу друзей, что немка Кирхгоф, петербургская угадчица на кофе, предсказала ему, что он дважды будет в изгнании. И что какой-то грек-предсказатель в Одессе подтвердил ему слова немки. Он возил Пушкина в лунную ночь в поле, спросил число и год его рождения и, сделав заклинания, сказал ему, что он умрет от лошади или от белоголового человека. Пушкин жалел, что позабыл спросить его: человека белокурого или седого должно опасаться ему. Он говорил, что всегда с каким-то отвращением ставит свою ногу в стремя.
В то же время он сказывал, что в бытность свою в деревне, ему приснилось накануне экзекуции над пятью известными преступниками , будто у него выпало пять зубов».
С.А. Соболевский также рассказывал: «Известие о кончине императора Александра Павловича и происходивших вследствие оной колебаний по вопросу о престолонаследии дошло до Михайловского около 10 декабря 1825 года. Пушкину давно хотелось увидеться с его петербургскими приятелями. Рассчитывая, что при таких важных обстоятельствах не обратят строго внимания на его непослушание, он решился отправиться туда, но - как быть? В гостинице остановиться нельзя - потребуют паспорт, у великосветских друзей тоже опасно - огласится тайный приезд ссыльного. Он положил заехать сперва на квартиру к Рылееву, который вел жизнь не светскую, и от него запастись сведениями.
Итак, Пушкин приказывает готовить повозку, а слуге собираться с ним в Питер, сам же едет проститься с тригорскими соседями. Но вот на пути в Тригорское заяц перебегает через дорогу; на возвратном пути из Тригорского в Михайловское - еще заяц! Пушкин в досаде приезжает домой: ему докладывают, что слуга, назначенный с ним ехать, заболел вдруг белой горячкой. - Распоряжение даётся другому.
Наконец, повозка заложена, трогаются от подъезда. Глядь! В воротах встречается священник, который шел проститься с отъезжающим барином. Всех этих встреч - не под силу суеверному Пушкину; он возвраща¬тся от ворот домой и остаётся у себя в деревне».
«А вот каковы бы были последствия моей поездки, - прибавлял Пушкин. - Я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером, чтобы не огласился слишком скоро мой приезд, и, следовательно, попал бы к Рылееву прямо на совещание (декабристов) 13 декабря. Меня приняли бы с восторгом, вероятно, я забыл бы о Вайсгаупте, попал бы с прочими на Сенатскую площадь и не сидел бы теперь с вами, мои милые»!
В книге В.А. Нащокиной «Воспоминания о Пушкине и Гоголе» рассказывается: « В Москве с поэтом был такой случай. Он приехал к княгине Зинаиде Александровне Волконской, у которой на Тверской был великолепный собственный дом, главным украшением которого были многочисленные статуи. У одной статуй нечаянно отбили руку. Хозяйка была в горе. Кто-то из друзей вызвался прикрепить отбитую руку, а Пушкина попросили подержать лестницу и свечу. Поэт согласился, но, вспомнив, что друг его был белокур, поспешно бросил и лестницу, и свечу и отбежал в сторону.
-Нет, нет, - закричал Пушкин, я держать лестницу не стану. Ты белокурый. Можешь упасть и пришибить меня на месте».
Писательница Е.В.Новосильцева в своей книге «Исторические анекдоты и мелочи» писала «Имение, где Пушкин жил в Нижнем (т.е. село Болдино), находится в нескольких верстах от села Апраксина, принадлежавшего семейству Новосильцевых, которых поэт очень любил, в особенности хозяйку дома, милую и добрую старушку. Она часто журила его за суеверие, которое, действительно, было до невероятной степени.
Госпожа Новосильцева праздновала свои именины, и Пушкин обещал приехать к обеду. Его долго ждали и решили, наконец, сесть за стол без него.
Подали уже шампанское, когда он явился, подошел к имениннице и стал перед ней на колени: «Наталья Алексеевна, - сказал он, - не сердитесь на меня; я выехал из дома и был уже недалеко отсюда, когда проклятый заяц пробежал поперек дороги. Ведь вы знаете, что я юродивый: вернулся домой, вышел из коляски, а потом сел в нее опять и приехал, чтобы вы меня выдрали за уши».
В.А. Нащокина вспоминала: «В апреле 1830 года Пушкин приехал в Москву с намерением вновь сделать предложение Н.Н. Гончаровой. Собираясь ехать к Гончаровым, поэт заметил, что у него нет фрака. «Дай мне, пожалуйста, твой фрак, - обратился он к П.В. Нащокину. - Я свой не захватил, да, кажется, у меня и нет его». Друзья были одинакового роста и сложения, а потому фрак Нащокина как нельзя лучше пришелся на Пушкина.
Сватовство на этот раз было удачное, что поэт в значительной мере приписывал «счастливому фраку». Нащокин подарил этот фрак другу, и с тех пор Пушкин, по его собственному признанию, в важных случаях своей жизни надевал счастливый «нащокинский» фрак. Насколько я помню, он и похоронен был в нем».
Известно также, что Пушкин не только верил в истину и силу магнетизма, но рассказами о нем старался уверить в этом и других. Об этом вспоминала, например, казанская поэтесса и писательница А.А. Фукс (1805-1863) в своем рассказе « Пушкин в Казани»:
«Испытайте, говорил он мне, - когда вы будете в большом обществе, выберите из них одного человека, вовсе вам незнакомого, который сидел бы к вам даже спиною, устремите на него все ваши мысли, пожелайте, чтобы незнакомец обратил на вас внимание, пожелайте сильно, оборотится и будет на вас смотреть».
...Уверяю вас по чести, - продолжал он, - я был очевидцем таких примеров, что женщина, любившая самой страстной любовью, при такой же взаимной любви, останется добродетельною; но бывали случаи, что эта же самая женщина, вовсе не любивши, как бы невольно, со страхом, исполняет все желания мужчины даже до самоотвержения. Вот это-то и есть сила магнетизма».
«...Я верю многому невероятному и непостижимому», - говорил Пушкин.
А.П. Керн и племянник поэта Л.Н. Павлищев вспоминали: «Во время венчального обряда, когда молодые шли кругом, Пушкин, нечаянно задев за аналой, уронил крест и евангелие. Поэт весь побледнел от этого. Кроме того, при обмене колец, его обручальное кольцо неожиданно упало на ковёр. Пушкин был неприятно поражен этим и тут же шепнул одному из присутствующих: «всё это плохие знаки»! В завершение всего, один из свидетелей (его шафер) устал и передал венец следующему по очереди. Александр Сергеевич счёл эти обстоятельства недобрыми предвещаниями и произнес, выходя из церкви: «Всё это плохие знаки»!
В.А. Нащокина вспоминала: «У Пушкина, как и у Нащокина, существовало великое множество всяких дурных примет. Например, засветить три свечки, пролить за столом прованское масло и т.д.
Часто случалось, что, собравшись ехать по какому-нибудь неотложному делу, они приказывали отпрячь тройку, уже поданную к подъезду, и откладывали необходимую поездку из-за того только, что кто-нибудь из домашних или прислуги вручал им какую-нибудь забытую вещь, вроде носового платка, часов и т.п. В этих слу¬чаях они ни шагу не делали из дома до тех пор, пока, по их мнению, не пройдет определенный срок, за пределами которого зловещая примета теряла силу».
«Помню, - говорила она, - в последнее пребывание у нас, в Москве, он за прощальным ужином пролил на скатерть масло. Пушкина взволновала эта дурная примета. Он сказал: «Ну, я на свою голову... Из-за этого он послал за тройкой (тогда ездили еще на пере¬кладных) только после 12 часов ночи. По его мнению, несчастье, каким грозила примета, должно миновать по истечении дня. Но последний ужин у нас, действительно, оказался прощальным».
Знаменитый русский юрист А.Ф. Кони в 1906 году в своей работе «Страничка из жизни Пушкина» писал: «Поэт был суеверен. Он верил в приметы и талисманы. В качестве по-следних у него было несколько перстней. Историк литературы В.П. Гаевский (1826-1888) указывает на четыре таких: один - перстень с сердоликом и древнееврейской надписью - память и талисман, подаренный на юге Пушкину графиней Елизаветой Ксаверьевной Воронцовой (1792-1880). Поэт всегда носил его. В.П. Анненков говорил, что Пушкина соединял с этим перстнем свое поэтическое дарование: утратой его якобы должна утратиться в нем и сила поэзии.
После смерти поэта знаменитый его «талисман» был передан В.А. Жуковскому, затем от него - его сыну, П.В. Жуковскому, который подарил его И.С. Тургеневу. После смерти Тургенева Полина Виардо пожертвовала перстень Пушкинскому музею Александровского (бывшего Царскосельского) лицея, откуда он был, к сожалению, украден в марте 1917 года. В последнее посещение Нащокиных, живших в Москве, весной 1836 года на пути Пушкина из Болдино, сом очень суеверный П.В. Нащокин настоял на том, чтобы поэт принял от него кольцо с бледной грушевидной бирюзой - от насильственной смерти, такое же, какое носил он сам. Нарочно заказал его, долго делали, но Пушкин не уехал, пока его не принесли в час ночи, перед самым отъездом поэта в Петербург.
Однако этот талисман не спас поэта. По свидетельству его секунданта К.К. Данзаса (1801-1870), Пушкин не имел его во время той трагической дуэли. На смертном одре он сказал Данзасу, чтобы он подал ему шкатулку, вынул из него бирюзовое кольцо и отдал Данзасу.
Кольцо это, к сожалению, тоже не сохранилось. Впоследствии лицейский приятель поэта в большом горе рассказывал В.А. Нащокиной, что он много лет не расставался с этим кольцом. Однако один раз в Петербурге в сильный мороз, расплачиваясь с извозчиком на улице, он, снимая перчатку с руки, обронил это кольцо в сугроб. Как ни искал его Данзас, совместно с извозчиком и дворником, найти его он так и не смог.
Третий перстень поэта, с изумрудом , подаренный его вдовою Натальей Николаевной В.И. Далю; находился затем у великого князя Константина Константиновича Романова. Четвертый перстень Пушкина был с маленькой бирюзой».
Чудодейственной силе талисманов и смыслу примет посвящено немало замечательных стихов Пушкина. Среди них наиболее известны - «Талисман» (1827г.) и «Приметы»(1829г.).
Характерно, что друг поэта П.В. Нащокин, будучи сам не менее суеверен, чем Пушкин, вечером, в день роковой дуэли, отдыхая, вдруг услышал во сне голос поэта. Его супруга, В.А. Нащокина, рассказывала об этом так:
«Вечером в тот день у меня внизу сидели гости. Павел Войнович был у себя наверху, в кабинете. Вдруг он входит ко мне в гостиную, и я обратилась к нему с вопросом: что случилось? «Каково это! - отвечал мой муж. - Я сейчас слышал голос Пушкина. Я слегка задремал на диване у себя в кабинете и вдруг явственно слышу шаги и голос: «Нащокин дома?» Я вскочил и бросился к нему навстречу. (Нащокины жили в Москве, а Пушкин с семьей - в Петербурге). Но передо мной никого не оказалось. Я вышел в переднюю и спрашиваю камердинера: «Модест, меня Пушкин спрашивал?» Тот, удивленный, отвечает, что, кроме него никого нет в передней, и никто не приходил. Я тоже опросил всю прислугу. Все отвечают, что не видели Пушкина. Это - не к добру, - заключил Павел Воинович, - С Пушкиным приключилось что-нибудь дурное!»
«А вечером, будучи в Английском клубе, П.В. Нащокин, действительно, узнал о состоявшейся в Петербурге дуэли между Пушкиным и Дантесом, что поэт опасно ранен и едва ли можно рассчитывать на благополучный исход». К несчастию, эта примета полностью оправдала себя. Смерть Пушкина настолько потрясла П.В.Нащокина, что он упал в обморок.
В заключении вспомним и о том, что Пушкин был суеверным сторонником цифрологии, утверждая, что цифры, присущие данным того или иного человека, могут быть счастливыми и несчастливыми. Об этом рассказывал один из врачей, наблюдавших за его состоянием после трагической дуэли, а именно - домашний доктор Пушкиных И.Т. Спасский (1795-1861). В своей работе «Последние дни А.С.Пушкина» он впоследствии вспоминал, как тяжело раненный поэт сказал ему тогда, что цифра "6" для него несчастливая. Горе его (т.е. травля недругов) началась в 1836 году, когда ему исполнилось 36 лет, а его жене - 24. (Следовательно, и здесь 2+4=6). Кроме того, 6-ая глава его главного труда «Евгений Онегин», посвященная дуэли Онегина и Ленского и гибели последнего, - это предчувствие самого поэта о собственной гибели.
Таковы примеры убежденного, глубокого и разностороннего суеверия нашего поэта как одной из характерных черт его нравственного портрета.
***
НЕСОМНЕННО, нравственный облик поэта существенно дополнили бы сведения, полученные при рассмотрении таковых вопросов, как «Пушкин и театр», «Пушкин и музыка». Однако это темы отдельных, основательных и специальных исследований. Упомянем лишь, что во многих воспоминаниях современников Пушкин предстает как активный, авторитетный и эрудированный зритель какого-нибудь спектакля, балета или оперы и концерта. Немалое внимание русскому театру, балету и их «звездам» поэт уделил и в своем романе « Евгений Онегин».
В мемуарах А.О. Смирновой-Россет есть короткая запись: «В Филармонической зале всякую субботу давали концерты: «Реквием» Моцарта, Гайдена, симфонии Бетховена, одним словом, сериозную немецкую музыку. Пушкин всегда их посещал». Значит, поэт понимал и любил симфоническую музыку, которую мы сейчас назвали бы классической. Вполне возможно, что симфоническая музыка, кроме отдыха, давала ему определенный творческий настрой. Тонкое чувство гармонии и даже понимания сути музыкального творческого процесса ощущается, например, в драме Пушкина «Моцарт и Сальери». Отличаются музыкальностью и его стихи, и элегии, многие из которых стали знаменитыми романсами, народные хоры т.п.
***
Таков в общих чертах многогранный, сложный и зачастую противоречивый нравственный облик А.С. Пушкина, дошедший до его потоков в мемуарах современников поэта. Он восхищает нас своей силой, чистотой и благородством, удивляет своеобразием, страстностью и целеустремленностью, учит скромности, самосознанию и повседневному трудолюбию, даёт нам примеры для возможного подражания и предостерегает от повторения возможных ошибок и заблуждений.
***
