F33 - 06.

Нравственный облик А.С. Пушкина

Видимо, нет необходимости сомневаться в том, что нравственные качества, в комплексе своем составляющие нравственный облик человека закладываются и растут на определенной почве, основании, как здание возводится на своем фундаменте. Ясно также, что для ребенка, в раннем его детстве, подобным основанием может служить только родительское. Кроме наследственных задатков полученных от родителей, ребенок воспринимает от них нормы поведения, отношение к окружающему миру природы и общества, их зна¬ния опыт и многое другое. В последующем эстафету нравственного воздействия, воспитания человека продолжают школа, другие учебные заведения, общество, трудовые коллективы.
Для Пушкина-ребенка фундаментом строительства его нравственного облика были, ко-нечно, нравственные качества, принципы его родителей и близких людей.

Отец будущего поэта, Сергей Львович, которому к рождению сына Александра было 29 лет обладал пылким и легким несколько раздражительным характером, сыпал каламбурами, отличался быстротой перехода от одних ощущений и настроений к другим, остротой ума, блестящим французским образованием и сценическими способностями.

Мать - Надежда Осиповна (до замужества Ганнибал), родная внучка арапа, выходца из Эфиопии. Она отличалась красотой, живостью нрава и добродушием. К моменту рождения ее старшего сына, Александра, ей было 24 года.
Думается, что эта краткая характеристика родителей объяснит нам некоторое повторение их нравственных качеств в будущем поэте, который на седьмом году стал резвым, шаловливым и любознательным ребенком, острым на язык и тоже способным на каламбуры. А далее в нем проявились высокие природные способности к получению и накоплению знаний, быстрая понятливость и стихотворческий талант. С помощью домашних учителей и во многом - самостоятельных усилий рос объем его знаний, сведений о нравственности, этике, этикете, религии.
Бесспорно, что большее влияние на воспитание Пушкина в его долицейском детстве имела няня, Арина Родионовна Яковлева (1754-1828), одаренная народная сказительница, кладезь народной мудрости метких пословиц, поговорок, поверий. Её беседы, рассказы, сказки развивали в нем способность мечтать, фантазировать, учили уважать народность и простой русский народ. Няня учила его по достоинству ценить заботу о себе простых людей.

Отец поэта –
Сергей Львович

Мать - Надежда Осиповна
Эстафету ее воспитания принял и продолжил «дядька» будущего поэта Никита Тимофеевич Козлов (1770-1854), также крепостной крестьянин Пушкиных. Он был грамотей, большой остряк и балагур, играл на балалайке и гитаре, а, кроме того - сочинял сказки, занимался стихотворством. Будущий поэт впитывал в себя романтику его нехитрых стихотворных сказок о русской мужской удали и женской красоте. Он учился у него ценить чувства преданности, товарищества и дружбы.

Немало перенял Пушкин и от своей бабушки (по матери) Марии Алексеевны Ганнибал (в девичестве-Пушкина).
Её рассказы о Петровской старине, о предках мальчика, развивали в нем чувство уважения к прошлому (истории и людях ушедших поколений), воспитывали любовь к русскому языку, патриотизм и чувство Родины.

Бабушка, поэта- Мария Алексеевна Ганнибал(1745 -1818г.)
Несомненно, многое сделали в нравственном воспитании Пушкина-юноши 6 лет пребывания в Царскосельском лицее. Лучшие профессора Петербурга давали ему не только знания преподаваемых предметов, но и воспитывали как человека и гражданина. Прогрессивно мыслящим здесь были первый директор лицея В.Ф. Малиновский (1765-1814) и профессор нравственных наук А.П.Куницын (1783-1840), у которого Пушкин зани¬мался охотнее всего, ему были посвящены впоследствии слова поэта:

Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень.
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена...

Интересны слова характеристики 13-лет-него лицеиста Пушкина:
«...Знания его вообще поверхностны, хотя начинает несколько привыкать к основательному размышлению. Самолюбие вместе с честолюбием, делающее его иногда застенчивым, чувствительность с сердцем, жар¬кие порывы вспыльчивости, легкомысленность и особенная словоохотливость с остроумием ему свойственны. Между тем приметно в нем и добродушие; познавая свои слабости, он охотно принимает советы с некоторым успехом. Его словоохотливость и остроумие восприняли новый лучший вид со счастливой переменою образа его мыслей, но в характере его вообще мало постоянства и твердости».

Памятуя о том, что нравственность - есть область практических поступков, обычаев, нравов человека, а нравы - это содержание его поведения, охарактеризуем нормы поведения, которыми руководствовался А.С. Пушкин при жизни в современном ему обществе, т.е. попытаемся описать его нравственный облик. Сделать это в настоящее время можно лишь обобщив материалы обширных воспоминаний друзей, знакомых и других современников этого незаурядного человека.

Особенно ценны в этом отношении наблюде¬ия и мнения В.А. Жуковского, П.А. Вяземского, П.А. Плетнева, А.П. Керн, С.А. Соболевского, супругов Нащокиных и других близких ему людей. Думается, что целесообразно это делать уже для периода сформировавшегося Пушкина как человека, личности, т.е. его устоявшихся привычек, убеждений, взглядов, на окружающих его людей, общество, условия современной ему социальной жизни. Весьма полезно для начала такого анализа ознакомиться с содержанием своеобразного кодекса чести, который был изложен им в письме.

В сентябре 1822 года, т.е. будучи в Кишиневе, Пушкин написал брату письмо на французском языке, где предложил ему правила жизни извлеченные, по его словам, из собственного опыта. Содержание их даёт нам представление о его тогдашних понятиях об общественных связях человека равного с ним положения, т.е. характерный кодекс гордости незащищенного человека во враждебном ему светском обществе. Отсюда совсем не значит, что сам Пушкин всегда следовал этим правилам, но это были его искренние убеждения, и они очень важны нам для их моральной оценки. «...В твои годы (Льву Пушкину тогда было 17 лет), - пишет 23-летний Пушкин, - следует подумать об избираемом пути... Твоим поведением надолго определится и мнение, которое о тебе составят, и, может быть, твое счастие.
Ты будешь иметь дело с людьми, которых ты не знаешь. С самого начала думай о них, как только возможно хуже: весьма редко придется тебе отставать от такого мнения. Не суди о них по собственному сердцу, которое, я считаю, и благородным, и добрым, и которое вдобавок еще молодо. Презирай их самым вежливым образом: это - средство оградить себя от мелких предрассудков и мелких страстей, которые будут причинять тебе неприятности при вступлении твоем в свет.

Младший брат- Лев Сергеевич

Будь со всеми холоден; чересчур сближаться всегда вредно; особенно остерегайся допускать фамильярность в обращении с начальством, как бы они ни были любезны с тобой. Они скоро бросают нас и рады унизить, когда мы меньше всего этого ожидаем.
Не будь угодлив, - гони от себя прочь чув-ство доброжелательства, к которому ты, может быть, наклонен. Люди не понимают его и часто почитают за низость, потому что всегда рады судить о других по себе.
Никогда не принимай благодеяния. Оно чаще всего выходит предательством. Избегай покровитель¬ства, потому что оно порабощает и унижает.
Мне следовало бы также предостеречь тебя от обольщений дружбы, но я не смею черствить твою душу в пару самых сладких ее мечтаний.
То, что я могу сказать тебе о женщинах, было бы совершенно для тебя бесполезно. Замечу только, что чем меньше мы любим женщину, тем больше вероятности обладать ею. Однако забава эта достойна старой обезьяны XVIII века . Относительно женщины, которую ты полюбишь, желаю тебе от всего сердца обладать ею.
Никогда не забывай умышленной обиды, - будь немногословен или вовсе смолчи, и никогда не расплачивайся бранью за брань.
Если средства или обстоятельства не позволяют тебе блистать в свете, не старайся скрывать своих лишений; скорее избери другую крайность: равнодушие к приличию своей резкостью импонирует суетному мнению света, между тем как мелочные ухищрения тщеславия делают человека смешным и достойным презрения.
Никогда не делай долгов, лучше терпи нужду. Поверь, она не так ужасна, как кажется. Гораздо ужаснее то, что, занимая, иногда поневоле можно подвергнуть сомнению свою честность.
Правила, которые я тебе предлагаю, добыты мною из горького опыта. Хорошо, если бы ты мог усвоить их, не будучи к тому вынужден. Следуя им, ты не испытаешь минут страдания и бешенства».

Конечно, эти горькие строки говорят, не только о большом и тяжелом жизненном опыте 23-летнего Пушкина, но и о его основательном навыке строгого самоанализа, а также о сознательном строительстве своего характера, устранении из него всего, чтобы не соответствовало обдуманной норме поведения. Однако время свидетельствует, что в реальной жизни Пушкин не раз изменял этим, им самим провозглашенным нормам поведения, т.е. не всегда следовал им. Другие его, положительные от природы, нравственные качества зачастую вступают с ними в противоречия и бесспорно одерживали победу. Иногда, кроме того, и объективные обстоятельства заставляли его отступать от этих норм. Так было, например, при больших денежных затруднениях уже семейного Пушкина, что очень тяготило его и немало заставляло страдать. Однако и в этих обстоятельствах честность Пушкина никем и никогда не подвергалась сомнению.

Предлагаемый брату, моральный кодекс, конечно, свидетельствует и о любви к нему поэта, о беспокойстве за его судьбу, за его положение в свете как дворянина их обедневшей семьи, о желании старшего предостеречь младшего от ошибок, тяжелых разочарований и бед. Очевидно, что, зная о родительской избалованности брата в детстве, Пушкин всем серд¬цем желает ему сохранить свою честь и достоинство в предстоящих испытаниях жизни. Всё это, в конечном итоге, говорит о добросердечии и доброжелательности Пушкина как человека. Сам Пушкин, по словам П.А. Плетнёва, «не избалованный в детстве ни роскошью, ни угождениями, был способен переносить всякое лишение и чувствовать себя счастливым в самых стесненных обстоятельствах жизни».

П.А. Вяземский писал в дальнейшем: «Пушкин иногда сердился на брата за его стихотворческие нескромности, мотовство, некоторую невоздержанность и распущенность в поведении, но он нежно любил его родственной любовью брата, с примесью родительской строгости».
Известно, что, несмотря на все свои недостатки и даже пороки, Лев Пушкин (или, как его иногда называли приятели, - «белый негр») был одаренным и душевно близким брату человеком. Хотя в создание той невыносимой финансовой обстановки, в которой поэт находился в последние годы соей жизни, к сожалению, внес немалую лепту и его любимый брат, который совершенно не воспользовался предложенным ему кодексом чести. Однако после смерти Пушкина, его брат, по словам Вяземского, пытался поехать во Францию, чтобы вызвать Дантеса на роковой поединок, но приятели отговорили его от этого намерения.
Есть сведения, писал П.И. Батренев, что А.А. Пушкин просил Наталью Николаевну передать это, так называемое «нравственное письмо», некогда адресованное им брату, - их старшему сыну Александру, когда тому исполнится 18 лет.

***

ТЕПЕРЬ попытаемся найти и рассмотреть черты нравственного облика А.С.Пушкина. Его моральный кодекс свидетельствует о том, что наиболее отрицательно поэт относился к тщеславию вообще и к мелочным ухищрениям тщеславия - в частности, делающим человека в обществе смешным и достойным презрения. А был ли он сам тщеславен? Т.е. были ли ему самому свойственны кичливое высокомерие, любовь к личной славе и почитанию своих заслуг на литературном поприще?

Современники Пушкина, и его сторонники, и противники, отрицают наличие в нем таких качеств во все периоды жизни поэта, с детства до трагической кончины. Он был самолюбив. Но это было здоровое и обоснованное профессиональное самолюбие человека, достигшего вершин своего творчества и знавшего себе цену в ряду современных ему литераторов. Уже к концу своей северной ссылки Пушкин ясно осознал высоту и степень своего природного дарования, таланта, который он до гениальности развил своим необыкновенным трудолюбием и повседневным упорным трудом. Это подтвердила и та его восторженная встреча общественностью, которую он испытал в Москве осенью 1826 года. Однако с присущей ему природной скромностью Пушкин никогда не бравировал этим.

Можно спросить: а как же тогда понимать появление и содержание его стихотворения «Я па¬мятник себе воздвиг...», написанного в 1836 году? Об этом нами уже было кое-что сказано в главе «Летопись творчества». Действительно, это стихотворение было написано Пушкиным как своеобразная поэтическая автобиография и литературное завещание, но отнюдь не для прижизненной его публикации, а как мысленный ответ литературным недругам, трубившим о «закате и конце» пушкинского дарования. Поэтому оно и найдено было в личном архиве поэта и опубликовано лишь через четыре года после его гибели на роковой дуэли.

А как относился Пушкин к успехам и славе других, современных ему литераторов и деятелей культуры? Современники свидетельствуют, что поэт всегда умел правильно и справедливо оценивать гениальность других людей, умел по достоинству уважать ее. Он никогда не был завистлив. Т.е. ему никогда не было присуще это чувство досады, вызванное успехом или благополучием другого. Гениальность и популярность других, например, Байрона, Гёте, Адама Мицкевича, Карла Брюл-лова, лишь искренне воодушевляли и окрыляли его, заставляли еще более взыскательно и придирчиво относится к своему творчеству. Это подтверждают, например, воспоминания очевидцев отношения Пушкина к известному польскому поэту Адаму Мицкевичу (1798-1855):

«В 1826 году Мицкевич несколько раз выступал в Москве с импровизациями в прозе на французском языке, которые возбудили удивление и восторг его слушателей. На одной из таких импровизаций Пушкин, в честь которого давался этот вечер, сорвался с места и, ероша волосы, почти бегая по зале, воскликнул: Какой гений! Какое священное пламя! Что я подле него?» - и, бросившись ему на шею сжал его и стал целовать, как брата. Тот вечер стал началом взаимной дружбы между ними».

В свою очередь Адам Мицкевич в марте 1827 года писал своему приятелю: «Я знаком с Пушкиным и мы часто встречаемся. Он в беседе очень остроумен и увлекателен; читал много и хо¬рошо, хорошо знает новую литературу; о поэзии чисто возвышенное понятие».

Есть сведения, что Мицкевич сравнивал Пушкина с Шекспиром. Другие друзья не знали даже, с кем сравнить поэта и провозгласили его несравненным. Кроме того, известно, что отвечая на критику недругов Пушкина, Мицкевич сказал: «Пушкин - первый поэт своего народа: вот что дает ему право на славу».

Из воспоминаний литературного критика, журналиста недоброжелателя Пушкина Кс.А. Полевого (1801-1867): «Уважение Пушкина к поэтическому гению Мицкевичу можно видеть из слов, сказанных мне в 1828 года, когда и Мицкевич и Пушкин жили оба в Петербурге... Невольно увлекшись в похвалы Жуковский говорит мне: знаешь ли, брат, ведь он заткнет тебя за пояс. - Ты не так говоришь, - отвечаю я: - он уже заткнул меня».
Князь П.А. Вяземский вспоминал: «Пушкин, встретясь где-то на улице с Мицкевичем, посторонился и сказал: «С дороги, двойка, туз идет!» На что Мицкевич тут же ответил: «Козырная двойка и туза бьёт!»

Восхищение Пушкина творчеством Адама Мицкевича - одно из конкретных проявлений его редкостного умения ценить талант в других людях.
Интересно знать, что великий Гёте (1749-1832), разговорившись с посетившим его Жуковским о России и слыша о Пушкине, сказал: «Передайте моему собрату вот мое перо», пером этим он только что писал. Гусиное перо великого немецкого поэта было доставлено Пушкину Жуковским. Тот сделал для него красный сафьяновый футляр, на котором было написано: «Перо Гёте». Пушкин очень дорожил этим подарком. К сожалению, перо это не сохранилось.

Поэт, критик С.П. Шевырёв (1804-1864) говорил «Особая страсть Пушкина была поощрять и хвалить труды своих близких друзей. С ними он всегда был откровенен и не скрывал своих литературных трудов и планов. Про стихи Баратынского при нем нельзя было и говорить ничего дурного».
Историк, прозаик, драматург, критик, издатель М.П. Погодин (1800-1875) в своем «Дневнике» 14 мая 1830 года записал: «читал Пушкину свою драму «Марфа - Посадница». Пушкин заплакал в третьем действии: «Я не плакал с тех пор, как сам сочиняю, и мои сцены народные ничто перед вашими. Как бы напечатать её», - и целовал, и жал мне руку».

Известно, что, прочитав сказку П.П. Ершова (1815-1869) «Конек-Горбунок», Пушкин сказал автору: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить», - выразив так свое высокое мнение об этом удивительном произведении.

Сохранилось свидетельство, что первые литературные опыты будущего писателя, графа А.К. Толстого (1817-1875) были одобрены Пушкиным.
Московский приятель Пушкина С.А. Соболевский вспоминал впоследствии: «удивительное это было свойство Александра Пушкина: совершенное отсутствие профессиональной зависти и милое, любезное истинное и даже смешное желание видеть дарование во всяком начале, поощрять его словом и делом и радоваться этому». Об этом замечательном качестве Пушкина, находившегося еже в зените славы, говорили в свое время многие молодые и начинающие писатели и поэты.

Так, молодой армейский драгунский офицер, впоследствии поэт и религиозный писатель А.Н. Муравьев (1806-1874) писал: «Приветливо встретил меня Пушкин в доме Баратынского и показал живое участие к молодому писателю, без всякой литературной спеси или каких-либо видов протекции, потому что хоть и чувствовал всю высоту своего гения, но был чрезвычайно скромен в его заявлении. Сочувствуя всякому юному таланту, и он, как некогда И.И. Дмитриев, заставлял меня читать мои стихи, и ему были приятны некоторые строфы из моего описания Бахчисарая, оттого что сам воспел этот чудный фонтан: так снисходительно судил он о чужих произведениях».

Родственник В.К. Кюхельбекера, переводчик С.Н. Дирин (1814-1839) был в восхищении от приемов Пушкина, от его приветливости и внимательности. Пушкин , действительно, по словам всех литераторов, имевших с ним сношения, был очень прост, любезен и до утонченности вежлив в обра¬щении, никому не давая чувствовать своего авторитета. Поэт Л.Я. Якубович(1800-1839), например, гордился тем, что Пушкин всегда выпрашивал у него стихов для своих изданий.

С чувством большой признательности писал о встрече с Пушкиным неизвестный юный петербургский поэт Облачкин. Незадолго до трагической дуэли он был тепло принят поэтом, который тут же ознакомился с его стихами. Пушкин принял живое участие в его судьбе и взялся ходатайствовать о помощи молодому поэту, но не успел... через несколько дней последовала роковая дуэль. Однако память об этой встрече, дружелюбии и, простоте, заботе о нем, и образе великого поэта - человек сохранил на вся жизнь.

То же самое можно сказать о серьезном внимании и одобрении Пушкина начинающим писательницам - Александре Осиповне Ишимовой (1804-1861), авторе «Русской истории в рассказах для детей», и Надежде Андреевне Дуровой (1783-1866), авторе известных «Записок кавалерист-девицы». Известно, что, отправляясь на свой роковой поединок, он написал А.О. Ишимовой письмо, которое кончалось словами: «Сегодня я нечаянно открыл Вашу Историю в рассказах и поневоле зачитался. Вот как надо писать!» Это были удивительные по силе духа последние строки, написанные его рукой.

Кстати, о силе духа Пушкина. Эту силу, говорили очевидцы, он доказал и в последние часы своей жизни, страшные по мукам от смертельной раны. В.А. Жуковский писал об этом: «Он не хотел, чтобы жена видела его страдания и с удивительной твердостью, мужеством их пересиливал. С начала до конца своих страданий он был удивительно твёрд. «Я был в тридцати сражениях, - говорил доктор Арендт , - я видел много умирающих, но мало видел подобного». Только в течение двух ночных часов Пушкин стонал от нестерпимой боли и то делал это в отсутствии жены, уснувшей от усталости и переживаний в соседней комнате.

Нет, - говорил он прерывисто, - нет, не надо стонать, жена услышит. Смешно же, чтобы этот вздор меня пересилил. Не хочу». Спокойное выражение лица и твердость его голоса даже обманули жену за 45 минут до его кончины».

***

ОДНИМ из нравственных качеств Пушкина была его честь, т.е. уровень его общественно-морального достоинства. Поддержание этого уровня на той высоте, которая бы вызывала и обеспечивала ему общее уважение и основу для чувства собственной гордости, - было его постоянным принципом и заботой. П.А. Плетнев говорил по этому поводу: «Честь, можно сказать рыцарская, была основанием его поступков, и он не отступил от своих понятий о чести ни разу в жизни, при всех искушениях и переменах судьбы своей».

Видимо, не зря эпиграфом к своей замечательной повести последних лет - «Капитанской дочке», он взял часть русской пословицы возможно услышанной им от няни, - «Береги честь смолоду». Каждому из нас понятна мудрость этого нравственного правила. Ведь честь, запятнанную бесчестным поступком однажды и даже в молодости человеку не восстановить потом никогда и никакими «моющими средствами». То есть пятна бесчестия не смываемы ничем, кроме смерти.

Человек, для которого жизнь дороже, чем его честь, видит в гибели своей только несчастье, поэтому сохранение жизни любой ценой становиться для него главным правилом и высшей ценностью. Не таким воспитал себя Пушкин. Он никогда не цеплялся за свою жизнь и не раз ставил ее, как говориться, «на карту» из-за какого-нибудь оскорбления: порой действительного, а порой и мнимого или совершенно пустячного (как известное недоразумение на танцевальном вечере в Кишиневе). Он вспыхивал, как порох, хотя случалось в его жизни, что таил в себе непогашенную надежду отмщения на целые годы (как было у него с графом Толстым - «американцем», дуэль с которым по обстоятельствам пришлось отложить на шесть лет ссылок поэта, а потом - навсегда).

Характерны в этом отношении размышления Пушкина в его повести «Путешествие в Арзрум». Он писал там, что смерть Грибоедова, который «женился на той, которую любил, и нашел смерть в бою, вызывает у меня зависть», что «смерть, постигшая его посреди смелого, неравного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного, она была мгновенна и прекрасна».

Быть жертвой было не в нраве Пушкина. Он не дал сделать из себя игрушку в чужих руках, жертву светских сплетен, прихотей и чужих расчетов. Для него всегда «наукой первой» оставалось «чтить самого себя», хотя он и менее всего стремился к смерти.
Замечательно сказал об этом биограф поэта П.И. Бартенев: «Через всю жизнь Пушкина, т.е. сквозь пестроту случаев, столкновений, конфликтов, одно чувство проходит неизменным - чувство собственного достоинства. Именно это чувство определяло поведение его и в кругу друзей, и перед лицом врагов. Чувство собственного достоинства выучило его постоянно быть готовым пролить свою кровь, отстаивая свою честь, великолепно держаться под дулом, почти в упор направленного на него пистолета (обычная дистанция дуэли в России была близкой - от шести шагов). На почве борьбы за достоинство личности было неизбежно столкновение Пуш-кина с графом Воронцовым, а также дуэль Пушкина со своей придворной «толпой» в лице Геккерена и Дантеса, ставшая роковой для поэта.

На поединке чести Пушкин погиб не побеждённым, а победителем. Не говоря уже о том, что пытавшиеся унизить его семью люди были с позором изгнаны из России, Пушкин защитил честь и достоинство своего имени в умах всех соотечественни¬ков, которые считали его своим народным поэтом. Это доказала реакция общественности на его смертельное ранение и гибель. Пушкин навсегда и достойно защитил свое место в истории своего народа и Отечества.

Пушкин - человек высокого благородства в своих помыслах и поступках. Современники видели это в его отношении к детям, женщинам, немощным, старикам. Да и герои его произведений - в основном, носители благородных качеств; чувствуется, что именно эти герои любимы автором, а, значит, любимы и его читателями, которых он учит благородству. В каждом стихотворении Пушкина - высокий ум, благородная гордость души и нежное привязчивое сердце.

***

АНАЛИЗИРУЯ отношение Пушкина к лю-дям, нельзя не отметить его необычную общительность, простоту, добродушие и умение душевно расположить людей к себе.
Общительность Пушкина не знала границ. «У всякого свой ум, - настаивал он, - мне не скучно ни с кем, начиная от будочника до царя». «Иногда с лакеями беседовал», - вспоминала А.О.Смирнова-Россет. Она рассказывала, как в ее отсутствие Пушкин шутил с ее двумя служанками и одной из них даже сочинил смешной стихотворный экспромт за то, что та «ни в грош поэтов не ставит».

А.Н. Понафадина (умерла 8 янв. 1935 г.), внучка А.И. Вульф, владелицы одного из Тверских имений Вульфов, где не раз гостил поэт, рассказывала: «Пушкин очень любил общество и разговоры женской прислуги - приживалок, экономок, горничных. Одна почтенная старушка, Наталья Филипповна, прислуга Алексея Николаевича Вульфа, передавала мне, как Александр Сергеевич любил вставать рано и зимой, когда девушки топили печи, и в доме еще была тишина, приходил к ним, шутил с ними и пугал их. В обращении с ними он был так прост, что они отвечали ему шутками, называли его «фармазоном» и, глядя на его длинные выхоленные ногти, «дьяволом с когтями».

Один из жителей села Бернова, очевидец пребывания там Пушкина в гостях у тверских Вульфов осенью 1828 года, рассказывал: «А.С. Пушкин был всегда весел, любил танцы, много гулял по саду и окрестным лесам, не чуждался дворовых и часто с ними разговаривал и шутил, и крестьяне его также не чуждались, любили с ним беседовать и считали за человека доброго, веселого и большого шутника».

Наряду с этим можно привести еще немного примеров широкой непринужденной общительности поэта с людьми из самых различных сословий, включая простых крестьян, священнослужителей всяких рангов и т.п. С каждым из них он умел говорить на их языке, и все отлично его понимали. Этим подтверждается, что Пушкин был умелым и тонким наблюдателем и толкователем человеческих душ.

О необыкновенном умении Пушкина располагать к себе людей говорили многие его друзья и знакомые. Например, Н.М. Смирнов (1807-1871): «Я не встречал людей, которые были бы вообще так любимы, как Пушкин. Он знакомился скоро, и, когда ему кто нравился, он дружился искренне».
С.П. Шевырёв: «В обращении Пушкине был добродушен, неизменен в своих чувствах к людям».
Е.Е. Синицына: «Вообще Александр Сергеевич был со всеми ласков, приветлив и в высокой степени прост в обращении».
П.А. Плетнёв: «И вообще говорят, что обаяние личности Пушкина было бесконечно, что он обладал необыкновенным даром привлекать к себе симпатии».

Интересные воспоминания оставила нам В.А.Нащокина: «Более привлекательного человека и более интересного собеседника я никогда не встречала... Своей наружностью и простыми манерами, в которых, однако, сказывался прирожденный барин, Пушкин при знакомстве в доме моего жениха (т.е. П.В. Нащо-кина) сразу расположил меня в свою пользу. Несколько минут разговора с ним было достаточно, чтобы робость и вол¬нение мои исчезли. Я видела перед собой не великого поэта Пушкина, о котором говорила тогда вся мыслящая Россия, а простого, милого, доброго знакомого».

В характере Пушкина, - говорила В.А. Нащокина, - была удивительная черта и умение душевно привязываться к симпатичным ему людям и привязывать их к себе». Она рассказывала, что Пушкин, находясь у них в гостях, познакомился с ее младшим братом Львом Нарским и с первого раза очаровался этим чистым, поэтическим юношей. Поэт пригласил его погостить у него в Петербурге, и юноша, также сильно полюбивший его, несмотря на свою необычную привязанность к родному дому и семье, согласился. По возвращении из Петербурга в Москву он восторженно отзывался о Пушкине и на всю жизнь сохранил о нем добрые воспоминания.

Проводя итог анализа отношения Пушкина к людям, можно сказать, что поэт любил людей не под собой, а рядом с собой, что он страстно ценил всяческую их самобытность, своеобразие.
Замечательно сказал об этом видный русский юрист и публицист А.Ф. Кони (1844-1927): «Пушкину было свойственен благородный альтруизм, т.е. нравственный принцип поведения, означающий способность бескорыстно жертвовать собственными интересами в пользу интересов другого. Он был просто не способен к эгоизму. Поэт постоянно думал о человеческом достоинстве и возможных страданиях тех, кто встречался ему на жизненном пути. Он из тех, кто способен руководствоваться принципом: «Не почитай других нулями, а единицею - себя».
Видимо, обладая этим замечательным качеством, Пушкин и притягивал к себе людей, был им симпатичен. Он открывал их сердца, сам, подходя к ним с распахнутым сердцем.

***

ТЕПЕРЬ о том, каким был Пушкин в дружбе, т.е. в близких отношениях, основан-ных на взаимном доверии, привязанности, общности интересов людей.
Лицейский друг поэта И.И. Пущин отмечал, что, несмотря на неровности своего характера, Пушкин раньше других оценил лицейское братство и воспитал в себе чувство товарищества, которому остался верен до последних дней. Многочисленные свидетельства современников поэта также подтверждают обаяние Пушкина, его одаренность в дружбе и талантливость в любви. Так, драматург и критик Е.Ф. Розен (1800-1860) вспоминал: «В Пушкине было сильно развито чувство дружбы. Увлекаемый им, он иногда говорил и писал лишнее в похвалу друзьям и тем, кому покровительствовал».
Об этом же рассказывал и С.П. Шевырёв: «Особенная страсть Пушкина была поощрять и хвалить труды своих близких друзей. Про Баратынского стихи при нем нельзя было говорить ничего дурного...».

Исследователи и биографы Пушкина считают, что его друзьями по лицею следует называть И.И. Пущина, А.А. Дельвига и сына первого их лицейского директора - И.В.Малиновского (1796-1873). Чувство братской дружбы поэта к ним нашло должный взаимный отклик. Несмотря на определенный риск, и Пущин, и Дельвиг в 1825 году посетили Пушкина сосланного в псковскую глушь . А.П. Керн вспоминала, что при встрече Пушкина и Дельвига в Петербурге, после окончания михайловской ссылки поэта, друзья нежно обнимались и, плача, целовали друг другу руки.
Весьма характерно пишет о дружбе Пушкина и Дельвига Н.Г. Чернышевский в своей работе «Александр Сергеевич Пушкин, его жизнь и сочинения»: «Из всех товарищей Пушкин особенно был дружен с бароном Дельвигом, привязанность к которому не ослабела в нем до самой смерти Дельвига и доставила Дельвигу большую известность как превосходному поэту; только после Пушкина, когда уже некому было превозносить до небес стихи Дельвига, публика убедилась, что этот поэт не отличался замечательным талантом. Но Пушкин так сильно был ему предан, что искренно считал его великим поэтом, и влияние Пушкина на мнение публики было так сильно, что почти все верили этому. На самом же деле барон Дельвиг заслужил дружбу Пушкина своей любовью к поэзии и тем, что великий поэт мог откровенно и не без пользы говорить с ним о своих произведениях, как с человеком образованным и не лишенным вкуса».

Лицейскому чувству дружбы они остались верны до конца. Из них раньше других ушел из жизни А.А. Дельвиг. Это случилось в Петербурге в январе 1831 года. Находившийся в это время в Москве, Пушкин тяжело пережил потерю друга и в стихотворении «Чем чаще празднует лицей...», написанном к очередной лицейской годовщине в октябре 1831 года, пророчески предрёк:

...И мнится, очередь за мной,
Зовёт меня мой Дельвиг милый,
Товарищ юности живой,
Товарищ юности унылой,
Товарищ песен молодых,
Пиров и чистых побуждений,
Туда, в страну теней родных
Навек от нас ушедший гений...

Так, к несчастью, и случилось. 29 января 1837 года умирающий поэт сказал присутствующим: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского!». Отставной полковник И.В. Малиновский (1796-1873) был в это время в своем Харьковском имении, а декабрист И.И. Пущин - в сибирской каторге.

В послелицейские и последующие годы друзья Пушкина по карамзинистскому кругу были - В.А. Жуковский, П.А. Вяземский, А.И. Тургенев, Д.В. Давыдов, а также П.Я. Чаадаев, П.В. Нащокин, С.А. Соболевский, П.А. Плетнёв, семьи Карамзиных, Раевских и Осиповых-Вульф. Ко всем им поэт испытывал самые дружеские чувства, в которым всегда находил взаимный отклик.

«Однако, - писал П.И. Бартенев, - даже самые тесные дружеские связи Пушкина не были идиллическими. Порой обнаруживались острейшие мировоззренческие и личные разногласия, как бывало в свое время и с П.А. Вяземским, и с А.Н. Раевским».
Кроме того, в общем-то дружелюбный и доброжелательный, Пушкин, к сожалению, сам умел возбуждать ненависть, т.е. у него всегда были враги. Так было, например, в Петербурге 1817-1820 годов, когда нашлось немало людей, добровольно доносивших правительству о стихах, словах и выходках молодого поэта.
Особенно усердствовал некто В.Н. Каразин, - беспокойный и завистливый человек, одержимый честолюбием. Чужая слава вызывала у него искреннее страдание. Доносы его, доведенные до сведения Александра-I, были тем более ядовиты, что поэт представал в них личным оскорбителем царя. А мнительный и злопамятный царь этот мог простить самые смелые мысли, но никогда не забывал личных обид. Только горячее заступничество друзей поэта Н.М. Карамзина, В.А. Жуковского и П.Я. Чаадаева спасло его от Сибири или Соловков.

***