на Оглавление
157.
часть 5
ПРОТИВНИКИ БИАРМИИ-ПЕРМИ
Одним из первых, кто заронил нотку сомнения в тождественность биармийцев и пермяков, был не кто иной, как Август Людвиг Шлёцер (1735—1809), одиозная и одновременно очень интересная фигура в нашей истории, преданная когда-то обструкции советскими учеными из-за своей приверженности к так называемой норманнской теории происхождения Руси.
Немец по национальности, попав в милость при дворе Екатерины II, быстро стал профессором истории, получил доступ к русским летописям и возможность их копировать. Позже получил разрешение на их вывоз в Германию, где до конца жизни изучал их. Плодом его исследований стал фундаментальный многотомный труд под названием «Нестор».
Великий скептик по натуре, Шлёцер подверг резкой критике возможность существования древних торговых связей восточных стран с народами Севера. Ссылаясь на известия Н.П. Рычкова о торговле пермяков с персиянами, а также на его упоминания о «развалинах бывших городов сей северной страны», Шлёцер возмущенно возглашает: «Все это совершенный вздор! Где доказательство
158.
торговли между восточною Индиею и Ледовитым морем? Также никто не видал и развалин знатных городов, а есть кое-где остатки разрушенных острогов».
Так же резко он отзывался и о древнескандинавских произведениях, что «исландские россказни... все это не что иное, как глупые выдумки». Шлёцер прекрасно знал о походе Оттара в Биармию, но говорит, что из рассказа норманна ничего нельзя вынести, ибо описываются одни берега, а «не внутренность земель». При этом ученый одновременно как бы отождествляет Биармию с Пермью, точнее, пермяков с биармами, хотя не верит в это, т. к. пермяки, по его мнению, все же обитали далеко от описываемых норвежским путешественником мест: «Пермь, у Отера Beormos, некогда самобытный, великий, долгое время свободный и не совсем непросвещенный народ: можно ли ожидать сего в таком отдаленном уголке мира7.» Справедливо задает он вопрос в конце тирады. Под «соусом» отрицания существования древних торговых связей арабов и индийцев с автохтонами Севера, Шлёцер одним из первых, на наш взгляд, хотя и косвенно, подверг сомнению тождество Биармии и Перми, их обитателей, т. к. действительно, неведомые племена Оттара должны были все же располагаться вблизи моря, а не в таком отдаленном от него месте, как Пермский край.
Участник первого русского кругосветного плавания на корабле «Нева» под руководством Ю.Ф. Лисянского, известный историк флота и географ Василий Николаевич Берх (1781—1834), как ни удивительно, тоже имеет отношение к изучению Биармии. После трехгодичного плавания по морям и океанам судьба забросила В.Н. Берха в Пермский край, где бывший моряк активно стал заниматься его историей.
Он сделал вывод, что баснословные богатства Биармии, описанные предыдущими писателями — это
159.
вымысел, поэтому абсолютно абсурдно отождествлять Пермь и страну биармов. Во всяком случае, считал историк, она должна располагаться где угодно, только не на территории Пермской губернии: «Все почти историки наши, сочинители географических словарей <...> утверждают единогласно, или, лучше сказать, повторяют без всякого изыскания, что нынешняя Пермь есть Биармия древних <...> Удивляюсь столь неосновательным заключениям1.», которые «полагают, что Великою названа Пермия по своей знаменитости, но едва ли сие заключение справедливо <...> как неопределительны настоящие границы бывшей Биармии... К сильнейшему сомнению, что нынешняя Пермь не есть Биармия, побуждают все более часто встречаемые противоречия».
В числе первых, кто усомнился в однозначном отождествлении Биармии и Перми, был Евлампий Кириллович Огородников (1816—1884). Автор двух очень интересных трудов по описанию Мурманского и Терского берегов, приводит интересные сведения о расположении Биармии, границы которой значительно расширил: «Здесь необходимо сказать несколько слов о географическом значении Биармии и о связи этого значения с Пермской землей <...> очевидно, под нею нельзя разуметь только Пермь, т. е. приблизительно определяемую область, которую можно отвести для этого племени, согласно указаниям Нестора на восток от Северной Двины. Название Биармии придавалось Скандинавами не только этому пространству, но распространялось и далее на запад. Таким образом, Биармия узнается в древней Карелии, которой главный город Карелы (Кексгольм) назывался также Бярмы, а по замечаниям финнологов, в русской Карелии еще и доселе встречаются следы Биармийцев в смешении с другими племенами. Так как Карелы очень рано заняли все пространство от Ладожского озера до Белого моря и следы их пре-
160.
бывания доселе сохранились у берегов Двины, то можно думать, что Пермь заодно с Карелией носила имя баснословной Биармии, исчезнувшей или, скорее, скрывшейся под названием Заволоцкой Чуди».
Название Биармийцев (Biarmar у скандинавов, Beormas у англосаксов, Permii — у византийцев и Пермь — в русских летописях), считал Огородников, не следует приурочивать исключительно к пермякам, т. к. название Пермь нарицательное, а не собственное.
Подверг сомнению тождество Биармии — Перми и высокую культуру последней известный русский историк и публицист Дмитрий Иванович Иловайский (1832— 1920). В своем труде под названием «Становление Руси» Иловайский говорит о племенах, обитающих на Севере, и приходит, как В.Н. Берх, к такому же выводу, что Пермь и Биармия — это две различные страны.
Историк справедливо полагал, что неведомая страна скандинавских саг должна располагаться в прибрежных морских районах, где обитала Чудь Заволоцкая, а не в далеких и глухих местах внутри материка, где размещалась Пермь. Ученый также сомневается в высокой культуре финских народов, к которым относились пермяцко-зырянские племена и биармийцы, а также в их богатстве, воспетом в отдельных скандинавских сагах. Причем Иловайский просил обратить внимание на тот факт, что монеты и изделия из драгоценных металлов, находимые в Пермском крае, в большинстве случаев не местного происхождения, а завозимые с помощью иноземных торговцев.
В то же время, подчеркнул Иловайский, уже в XI—XIII веках, к которым относятся известия скандинавских саг, эти окраины и другие, более отдаленные северные районы посещались новгородцами, сборщиками дани. От них первые летописцы, справедливо заметил он, «могли бы полу-
161.
нить сведения о землях и племенах, обитающих на Севере, но, как ни странно, в летописях не найдешь подтверждений о существовании Биармийского государства или высокой биармийской культуры».
Несколько пермских исследователей в то же время прямо заявили, что отождествление Биармии и Перми является явной ошибкой.
Вначале с этим заявлением выступил действительный член Казанского общества естествоиспытателей Александр Петрович Иванов после завершения научной экспедиции по Пермскому краю, в ходе которой он производил археологические раскопки на камских городищах. Позднее такой же категоричной точки зрения придерживались и другие пермские исследователи — А.А. Дмитриев и И.Н. Смирнов.
Александр Алексеевич Дмитриев (род. 1854), является, не ошибемся, самым авторитетным и крупнейшим историком Пермского края. Он тут родился, жил и работал всю жизнь, занимаясь сбором материалов о древностях родного края. Главным трудом его жизни стало написание нескольких сборников «Пермской старины», где Дмитриев представил свою точку зрения на проблему отождествления Биармии и Перми.
Столь значительные богатства, справедливо замечает Дмитриев, завезенные в местные края восточными торговцами, легко могли сделаться источником известных преданий о «закамском серебре», «главных недоразумений в вопросе о древней Перми» и отождествления ее с Биармией. А большое количество серебряных и других вещей, шедших через Пермь с юга на север и частью каким-то образом оставшихся в пределах Пермского края и теперь случайно открываемых учеными, по словам Дмитриева: «Подало повод слагателям скандинавских саг воспеть древнюю Биармию, как какую-то необыкновен-
162.
ную богатую страну. Торговый путь из Хазарии, Булгарии и Перми пролегал далее на Север до берегов Белого моря и устья Северной Двины, именно куда приезжали норманны для меновой торговли, а в былые времена первые мореходы Западной Европы <...> Следовательно, в вопросе о древней Перми, с которой эти ученые отождествляли Биармию, скандинавские саги послужили таким же источником недоразумений».
Дмитриев сразу заявляет о той путанице в решении данного вопроса, которую в значительной степени можно объяснить тем, что: «Название Пермь, и без того употреблявшееся в неодинаковом каждый раз смысле [Пермь Старая, Великая, Малая и т.д. — Авт.], многие ученые, вздумали сближать и даже отождествлять со скандинавским словом Биармия, смысл которого для нас, конечно, еще более темен и загадочен. Другой причиной запутанности вопроса о древней Перми служило то обстоятельство, что ученые старались одновременно решить две задачи, действительно имеющие между собою близкое соотношение — что такое была Пермь как страна и Пермь как народ? В каких границах заключалась эта страна с одноименным ей населением?»
Чтобы поставить окончательную точку в дискуссии о тождестве Биармии и Перми, Дмитриев сделал окончательный вывод по данному вопросу: «Так как ни в древнейших местных источниках письменных и вещественных, ни в местных преданиях нет никакого упоминания о баснословной Биармии, даже никакого намека на нее, то мы оставим ее в стороне, как область древней Заволочской Чуди, а не Перми».
Таким образом, авторитетный исследователь полагал, что Биармию надо искать не в его родных пермских местах, а там, где обитала Чудь Заволоцкая — на берегах Северной Двины и в Обонежье.
163.
Профессор И.Н. Смирнов был более категоричен в своих суждениях по запутанному вопросу, отрицая в своей монографии «Пермяки» тождество Биармии с Пермью, указав при этом, что: «Этот народ, культура которого обрисовывается пред нами в сагах — эти Bjarmas не были нашими Пермяками и Зырянами. Почитание Юмала, курганное погребение, согласно с известиями Отера и филологическими данными, которые констатированы Кастреном, Шегреном и Веске относительно древнего населения Подвинья, заставляют нас считать древних Биармийцев представителями западно-финской ветви».
Автор нашумевшей в свое время статьи «К вопросу о Биармии» Степан Кирович Кузнецов (1854—1913) ушел в другую крайность. Он утверждал, что Биармия не только в «пределах Перми Великой есть мираж», но ее даже не существовало на берегах Северной Двины. Маститый этнограф поместил Биармию на Мурманском берегу Кольского полуострова, считая, что скандинавы на своих судах никогда не заходили дальше горла Белого моря.
Одним из главных аргументов того, что Биармию нельзя располагать не только в Перми, но даже в Заволочье, у Кузнецова служило предположение, что Оттар никогда не бывал в Белом море, т. к. ту «большую реку», о которой говорил норвежский путешественник, многие историки ошибочно отождествляли с Северной Двиной. Авторы настоящей книги уже останавливались на этой проблеме и доказали обратное, что это возможно из-за великолепных мореходных качеств норманнских судов. Однако, по мнению Кузнецова, река скандинавских саг должна находиться где-то на Мурманском или Терском берегах Кольского полуострова. Одновременно уважаемый историк впадает, мягко говоря, в другую крайность — он, ссылаясь на сказочную сагу «История Хиалмара, царя биармаландского», предлагает искать Биармию в каком-нибудь другом месте,
164.
«поблизости от легендарного острова Туле, но только не при устье Северной Двины». А кто сейчас может сказать, где находился этот мифический остров Туле?
В чем Кузнецов абсолютно прав, так это в отсутствии сведений о Биармии в наших летописях. Данные скандинавских саг показывают, справедливо замечает ученый, что визиты норманнов в Биармию продолжались с половины IX века по 1222 год, и чем ближе подходило время к XIII веку, тем чаще совершались эти походы. В это же время, с одной стороны, процветала торговля Булгара с Чердынью, с другой — новгородцы, судя по летописям, уже в 1032 году совершили поход в Заволочье, а в 1096 году состоялся поход Гюряты Роговича, после которого Югра начала платить дань Новгороду. Поэтому, если бы скандинавы совершали походы в Пермский край, подразумевая под ним Биармию, делает историк окончательный и совершенно правильный вывод, то неизбежно путь их пересекал бы путь новгородцев. Тогда обязательно должны были бы иметь место конфликты, которые наверняка отразили бы в своих писаниях как скандинавские, так и отечественные летописцы.
Поэтому заключил С.К. Кузнецов: «Нет оснований отождествлять Биармию с Пермью, потому что границы Перми никогда не доходили до морского берега, а попасть из устья Северной Двины в Вишеру и Каму скандинавам было решительно невозможно: тяжелая переправа чрез волоки, связанная с построением новых судов, отняла бы у них много времени, и разве через год могли бы они вернуться из Чердыни к устью Северной Двины».
Несмотря на свое категорическое суждение, что «Биармия на берегах Северной Двины и в пределах Перми Великой есть мираж, научное заблуждение, с которым пора покончить раз и навсегда», за которое уцепились некоторые современные исследователи, в конце концов,
165.
С.К. Кузнецов все же позволил Биармии, «как стране, действительно тут существовавшей», разместиться на Мурманском берегу.
Он был не одинок в своих суждениях, сторонники локализации Биармии на Кольском полуострове были до него, например, Н. Дергачев со своей книгой «Русская Лапландия», они появятся и позднее, уже в наше время.
Кроме того, С.К. Кузнецову, вероятно, не пришлось ознакомиться с интересной работой Д.П. Европеуса о северных народах, написанной за полвека до появления его знаменитой статьи о Биармии, иначе у него, вероятно, изменилось бы суждение о локализации этой страны. Европеус считал, что Биармия находилась в низовьях Северной Двины, а биармами были финские племена карел, обитающих в устье главной северной реки.
Такого же мнения придерживался Герман Федорович Гебель (1844—1910). Этот патриот Севера никогда не сомневался в местоположении Биармии: «Не подлежит сомнению, что Биармия старых Норманнов была расположена по обеим сторонам нижнего течения Северной Двины», заявил он, когда к нему в руки, правда, значительно позднее, попала работа С.К. Кузнецова. Гебель живо отозвался на нее своей разгромной статьей «Биармия и низовья Северной Двины», где дал достойную отповедь московскому этнографу как в части его сомнений о прекрасных мореходных качествах скандинавских судов и их быстроходности, существования древних торговых путей, так и в части локализации самой Биармии.
Через двадцать лет эту же точку зрения высказал еще один известный академик, Александр Александрович Кизеветтер (1866—1933), безоговорочно расположивший Биармию в низовьях Северной Двины, одновременно отождествив биармийцев с обитающей на Двине Заволоцкой Чудью.
166.
В начале прошлого столетия в фундаментальном труде по внешней торговле России была выражена, наверное, коллективная точка зрения авторитетных российских историков о местонахождении Биармии. Авторы сочинения во главе с академиком В.И. Покровским (1839— 1915) поместили эту загадочную страну к северу от Булгарской земли на обширной территории, захватывающей Пермскую, Вятскую, Вологодскую и Архангельскую губернии, т. е. от Кольского полуострова до Урала.
Дискуссии о месторасположении легендарной северной страны продолжились и после большевистской революции в России 1917 года, они не утихали в течение прошлого столетия и длятся до сих пор. Как известно, в решении этого очень острого исторического (превращающегося в отдельные годы в политический) вопроса ученые так и не пришли к единому мнению.
В этой связи хотелось бы представить точку зрения по существу указанной проблемы некоторых «историков-большевиков», как они сами себя называли, появившихся сразу после Октябрьской революции. Их критика существования и былого величия Биармии основывалась, как они сами говорили, на «марксистско-ленинско-сталин-ском» учении. К этой поразительно своеобразной когорте советских ученых относился Николай Иванович Ульянов. Сразу хотим оговориться, что он никакого отношения не имеет к своему знаменитому однофамильцу — вождю пролетариата В.И. Ульянову-Ленину. В России его имя неизвестно, поэтому хотелось бы привлечь ваше внимание к удивительной и одновременно тяжелой судьбе этого человека, кстати, типичной для большинства людей, живших в те страшные времена в советском государстве.
167.
Н.И. Ульянов (к сожалению, год рождения пока не удалось установить) после окончания историко-филологического факультета Петроградского университета в 1927 году работал в Институте истории, в постоянной историко-археологической комиссии при Академии наук в Ленинграде. Став кандидатом наук, опубликовал в те годы шесть исследовательских работ по истории России, в том числе «Очерки истории народа коми-зырян», изданных Партиздатом в 1932 году. Именно в этой работе он подверг резкой критике «миф» о Биармии, посвятив этому «разоблачению» почти две главы. По содержанию книги можно сделать вывод, что она носила тенденциозный характер. Трудно осуждать людей той эпохи, особенно историков. Для того чтобы выжить, им постоянно приходилось балансировать между истиной и откровенной ложью.
Он обвинил в «великофинском шовинизме» «буржуазных историков», для которых «туман древности всегда был удобен для протаскивания своих политических тенденций», особенно досталось Шегрену, Кастрену, Аспелину и Европеусу. По их «вине», заметил «историк-большевик» (может, даже и справедливо), многие считают, что финны в древности представляли могущественный народ, занимавший необъятную территорию, включавшую в себя не только весь Север, но и значительную часть России. Ими установлена высокая культура этого древнего народа в «лице могущественной Биармии», а племена Севера были окрещены как «народы биармийской группы». Поэтому, искренне тревожился большевистский историк, возникал «заманчивый мираж огромной финской империи», вызывающий в умах соседнего народа «идею Великой Финляндии».
В декабре 1917 года была провозглашена независимость Финляндии (до этого она находилась в составе
168.
царской России), поэтому Сталину при создании СССР очень хотелось вернуть непокорную страну обратно. Нагнеталась антифинская истерия, закончившаяся нападением на Финляндию в 1939 году со стороны советского государства1.
Поэтому, откровенно заявил Н.И. Ульянов, при написании истории коми-народа он не мог обойти стороной вопрос Биармии, который приобрел «в данный момент острое политическое значение». Дело в том, продолжил ученый, что кое-где Биармия расценивается не как миф, не как «научное заблуждение», а как исторический факт. И сведения, поступающие из «белой Финляндии», довольно недвусмысленно показывают, что там готовится «нечто вроде реставрации Биармии». По самым «скромным» мечтам финских националистов, пишет далее он, «Великая Финляндия должна простираться от Ботнического залива до Уральских гор», поэтому «мы, во всяком случае, не можем позволить, чтобы пища для этого бреда подготовлялась внутри нашего государства». И делает категорическое заключение: «Толки о Великой Биармии, как научно ни на чем не основанные и политически вредные, должны быть оставлены».
Проявив усердие и призвав на помощь упоминавшегося выше С.К. Кузнецова, он старательно «изобличил» придуманную проклятыми норманнами Биармию и ее жителей, при этом заодно разгромил отца «русской коммерции» Чулкова, нашего знаменитого земляка Ломоносова, автора описания Архангельской губернии Козьму Молчанова, и даже Костомарова, обвинив их... как ни странно, в «излишнем патриотизме». Неизвестно, что
Участвовал в финской войне отец автора книги, где получил ранение в ногу, позже долго валялся по госпиталям, оставшись инвалидом на всю жизнь. По его словам, немного славы эта война нам принесла, погибло много его земляков.
169.
повлияло на «компетентные органы» страны, то ли изрядная критика великого русского ученого Ломоносова в этой работе, то ли, наоборот, восхваление «отца норманизма» немца Шлецера, а может, еще какие-то неизвестные нам причины, но тем не менее в 1936 году Н.И. Ульянов был арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде и приговорен к пяти годам концлагерей. Срок отбывал сначала на Соловках, а потом в Норильском лагере.
По иронии судьбы освободился он в 1941 году и сразу оказался на окопных работах под Вязьмой. Там после вяземского разгрома советских войск попал в плен к немцам, сумел бежать, прошел около тысячи километров по немецким тылам и пробрался под осажденный Ленинград. Там же, в захваченном немцами пригороде, нашел свою жену.
Затем судьба снова сыграла злую шутку, а может, преподнесла подарок — трудно однозначно судить с позиции сегодняшнего дня. В 1943 году оккупационные власти отправили Ульяновых, как «остарбайтеров», на работы в Германию. В лагере под Мюнхеном он стал сварщиком.
После войны они, справедливо не надеясь на милость советских властей, благополучно эмигрировали в Марокко. В городе Касабланка он устроился на работу сварщиком и снова стал публиковать статьи по русской истории и литературе. В 1953 году Ульяновы переехали в Канаду, затем в США, где Николай Иванович долгие годы преподавал в Йельском университете.
Из-под пера талантливого писателя, начиная с пятидесятых годов и до самой смерти в 1985 году, вышло одиннадцать книг и множество статей в научных сборниках. К сожалению, с содержанием этих книг нам навряд ли когда-либо удастся познакомиться. По свидетельству тех, кто его знал, Николай Иванович был глубоким и тонким мыслителем, безупречным стилистом. Указанная работа по истории коми-зырян, несмотря на свою тенденциоз-
170.
ность, написана прекрасным языком и богата интересным историческим материалом1.
В конце войны (1944 год) в Коми-Пермяцком округе бывшей Молотовской области работала комплексная экспедиция Института географии АН СССР по изучению природных и климатических условий округа, его этногеографии. Среди ее участников был научный сотрудник, кандидат наук Николай Иванович Шишкин. Итогом его работы стал отчет об историческом пути развития коми-пермяцкого народа, вызвавший у института значительный научный интерес, и было принято решение об издании его отдельной книгой.
Молодой ученый подверг резкой критике работу Н.И. Ульянова. Отметив детальный анализ источников о Биармии и то, что его книга послужила в свое время хорошим оружием против националистических теорий в научной среде, Шишкин в то же время посетовал на автора, умудрившегося «выкинуть вместе с критикой самую Биармию» из истории народов Севера и не сумевшего «объяснить биармийский вопрос». Ульянов действительно очень путано заявил: «Если Биармия существовала, то это не была область коми; если же область коми была Биармия, то это не была Биармия в обычном о ней представлении».
Сам же Н.И. Шишкин, считая, что Пермь — это Биармия, уверенно утверждал: «Пермь, или Биармия, была известна далеко за пределами Восточной Европы, и описания быта жителей ее в скандинавских сагах не представля-
Поражает то обстоятельство, что этой книгой вообще никогда не пользовались. Мы обнаружили ее в одной из центральных библиотек Архангельска, и выяснилось, что книгу Н.И. Ульянова с момента издания (1932 год) никто не открывал, т. к. страницы в ней оказались даже не разрезаны из-за типографского брака, поэтому не было возможности не только ее читать, но и просто листать.
171.
ют ничего удивительного». Парадоксально, но интересную работу Н.И. Шишкина постигла такая же участь, как и у предыдущего автора. После смерти Сталина книга ученого да и сам Шишкин подверглись жесточайшей критике со стороны «прогрессивно» думающего научного сообщества, даже теми учеными (как, например, Н.П. Чебоксаров), которые раньше его поддерживали и давали положительную рецензию на его книгу о коми-зырянах.
В 1928 году в Петербурге вышли «Очерки по истории колонизации Севера», написанные двумя авторитетными историками, академиком Сергеем Федоровичем Платоновым (1860—1933) и профессором Александром Игнатьевичем Андреевым (1887—1959).
С.Ф. Платонов сейчас вновь стал популярным историком, известным по своим недавно изданным «Лекциям по русской истории». В советские времена он на долгие годы был предан забвению, т. к. этот умнейший человек, интеллигент, председатель знаменитой Археографической комиссии, будучи уже академиком вначале Российской АН (1920) и позже АН СССР (1925), попал в 30-е годы в страшную мясорубку сталинских репрессий. А.И. Андрееву повезло больше, он дожил до преклонных лет, написал много научных трудов по истории Русского Севера, исторической географии, истории русской науки.
Так вот эти два уважаемых ученых в своих «Очерках» представили подробную и очень любопытную картину заселения Севера. Описывая плавание Оттара в Биармию и считая его за «наиболее достоверное сведение о русских на Севере», без всякого сомнения полагали, что норвежский мореплаватель дошел до устья Северной Двины, где обнаружил многочисленный народ, занимавшийся судоходством, ловлей морских зверей и земледелием:
«По сказаниям исландцев начала XI века, на берегах Двины стоял уже большой торговый город, куда летом
172.
приезжали на ярмарку купцы из Скандинавии; недалеко от города было богатое кладбище, посреди которого стоял истукан бога Иомалы, украшенный золотом и драгоценными камнями; одежда бога представляла своею ценою груз трех самых богатейших кораблей. <...> До начала XIII века (1222 г.) норвежцы продолжали ходить на своих кораблях к берегам Двины. Если справедливо крайнее мнение, что саги скандинавских скальдов дают только поэтизированную идею факта, то несомненно во всяком случае, что задолго до так называемого образования Русского государства Биармия была известна скандинавам, как страна богатая и торговая, с которой они, западные европейцы, торговали не только непосредственно, но и транзитом с камскими болгарами, и чрез них с Востоком, как о том свидетельствуют местные находки англо-саксонских и немецких монет X—XI столетия и сасанидских V и VI вв.».
Самое важное, содержание очерка позволяет сделать заключение, что отечественные историки размещали Биармию не на Кольском полуострове, а в низовьях Северной Двины.
Итак, если подвести некоторый итог представленных суждений, то они позволяют сделать вывод, что Биармия и Пермь — это действительно две различные, соседние страны и что некоторые случайные созвучия в их названиях ни в коем случае не доказывают их тождества. Огромную роль в сближении Перми и Биармии сыграло фонетическое сходство топонимов, и как следствие, похожесть их производных — этнонимов.
По справедливому замечанию современного пермского ученого В.В. Абашева, независимо от научного (под-
173.
черкнуто им. — Авт.) решения этого вопроса, историко-культурная традиция приурочила Биармию к Прикамью, и представление о биармийском прошлом Перми прочно укоренилось в культурном сознании людей. Ученый поведал и о причинах привлекательности этой идеи, существующей до настоящего времени. Идея отождествления Биармии и Перми льстила национальному самосознанию, т. к. в этом случае корни Великой Перми, о которой впервые упоминается в русских летописях только в XIV веке, уходили еще в дорюриковскую эпоху, и в таком случае она как бы являлась преемницей древнего северного царства, воспетого скандинавскими составителями саг. Действительно, было приятно приобщиться к некогда процветающей древней стране, через которую проходил торговый путь, соединявший в незапамятные времена Индийский океан с Ледовитым, а народы северной Европы с народами Востока, к этой таинственной стране, впоследствии почти бесследно исчезнувшей. Поэтому всегда, когда заводили речь о Перми, вспоминали о Биармии. И это происходит по сей день.
К сожалению, почему-то здравые мысли пермских исследователей В.Н. Берха, И.Н. Смирнова, А.П. Иванова, других историков, особенно авторитетного ученого А.Д. Дмитриева, которому-то, по логике, надо было больше всех защищать греющую самосознание идею о причастности родного края к Биармии, так и не были услышаны большинством современных исследователей.
продолжение
